сколько позже, в середине марта, Назимова в одном газетном ин¬
тервью скажет, что Орленев при всем его своеволии и эгоцент¬
ризме скорей выбрал бы мученичество, чем успех, оплаченный
ценой отступничества.
После нескольких представлений «Бранда» он дал репортеру
американского журнала «Кольере» интервью, в котором говорил,
что глубоко сочувствует Бранду, хотя и до известного предела.
Герой Ибсена приходит к убеждению, что общество, построен¬
ное на неправедной основе, всегда старается заставить человека
поступать тривиальным или недостойным образом. Моральное
и духовное совершенствование является целью жизни Бранда, и
в стремлении к этому возвышенному идеалу рядовые люди отбра¬
сываются им с пути и остаются на обочине. Потому идеализм
Бранда содержит в себе трагический элемент и несет гибель для
многих, в том числе и самых для него близких. Он, Орленев, вос¬
хищается Брандом и в то же время видит трагическую уязви¬
мость его идеализма. Он ведет роль со сдержанным чувством,
настолько сдержанным, чтобы игра казалась даже холодной.
Но идеи Бранда, по мысли Орленева, очень важны для обще¬
ства, погрязшего в практицизме. Репортер журнала спросил его,
не видит ли он чего-либо привлекательного в практической
жизни, в деловых интересах, в материалистических стремлениях
людей, в частности — американцев. Улыбаясь, Орленев сказал,
что все зависит от того, как понимать этот практицизм: «Так на¬
зываемые практические люди не замечают настоящих дел, они
проходят мимо подлинных ценностей, мимо истинных удоволь¬
ствий и радостей жизни. Они пе замечают подлинного значения
жизни».
«Например,— продолжал Орлепев,— возьмите тот взгляд, ко¬
торый усвоен людьми при оценке ими старости. Часто говорят,
что практический человек должен признавать факты такими, ка¬
кие они есть на самом деле, и люди называют старость неизбеж¬
ностью, перед которой должен склониться человек. Для того, кто
всегда стремится вперед в своей любви к правде, не существует
старости. Люди превращаются в стариков, потому что у них нет
никаких идеалов, потому что они являются теми, которых при¬
нято называть практическими людьми». Тема практицизма как
низшей формы жизни, унижающей человека, проходит через все
высказывания Орленева той, американской поры.
В конце беседы Орлепев снова заговорил о Бранде и горячо
добавил: «Я верю, что человеческая душа становится прекрас¬
нее, когда проходит через горнило страданий и несчастий».
«Бранд», поделенный на два вечера, недолго удержался в ре¬
пертуаре гастролера, и он вернулся к своим признанным ролям —
к царю Федору, Раскольникову, Освальду; очень нравился пуб¬
лике, как и во время первых гастролей, его Аркашка в «Лесе».
Это был сплошной цирк: так он играл двадцать лет назад у Корша
«Тетку Чарлея», с той только разницей, что в эксцентрике весе¬
лого балаганщика в комедии Островского ясно слышались и не
раз повторялись нотки грустного юмора. Неожиданное скреще¬
ние клоунады и лирики пришлось американцам по душе... В на¬
чале марта антрепренер Чарлз Фримен, который был знаком
с Орленевым еще с 1906 года, снял для него большой и отвечаю¬
щий всем требованиям тогдашней техники театр «Гаррик»
в центре Нью-Йорка. Был объявлен спектакль «Павел I», и на¬
чалась газетная шумиха.
Чего только не писали об Орленеве в эти дни! И про его тай¬
ное увлечение анархизмом. И про то, что он принадлежит к знат¬
ной фамилии и для конспирации выдает себя за крестьянского
сына. И про то, что здесь, в Нью-Йорке, к нему приставлены два
детектива, без которых он и шагу не ступит. Накануне премьеры
он получил анонимные угрожающие письма, возможно, тоже
сочиненные рекламными агентами. На всякий случай полиция
была поставлена на ноги! В одной газетной рецензии тех дней
мы находим такие строки: «Особый интерес вчерашнему спек¬
таклю придало присутствие необычного числа полицейских и
агентов сыска. Для предотвращения возможных беспорядков
охрану несли инспектор Леки с четырьмя полицейскими, капи¬
тан Мак Элрой из полицейского участка Тринадцатой улицы
с тремя полицейскими, два агента из сыскного бюро и шесть
агентов сыскной полиции из сил, состоящих при почтовой службе
Соединенных Штатов» 34. Подсчитайте, всего их было семнадцать
человек! Как будто им надо было охранять от покушений терро¬
ристов национальный банк или железнодорожный мост!
Вся эта зловещая суета кончилась инсценировкой покушения
на Орленева, о чем я уже упоминал в одной из предыдущих глав.
На этот раз рекламный трюк скандально провалился. Когда после
выстрелов у входа в дом к Павлу Николаевичу явилась полиция,
взволнованный и рассерженный, он сказал, что нет «никакой не¬
обходимости во вмешательстве властей, поскольку это происше¬
ствие было преднамеренно организовано с рекламной целью» 35.
Он решительно отказывается участвовать в криминальных фар¬
сах, где ему отведена роль живой мишени *.
Премьера нового спектакля, как и обещала афиша, состоялась
18 марта, несмотря на то, что декорации не были готовы и об¬
становка на сцене ничем не напоминала дворцовую. Нью-йорк¬
ская критика не обратила на это внимания, захваченная игрой
Орленева и его труппы.
После Нью-Йорка русские гастролеры поездили еще по Аме¬
рике, побывали в Чикаго, Буффало, Цинциннати, Сент-Луисе и
играли с хорошими сборами «Царя Федора», инсценировки До¬
стоевского, «Привидения». В начале июня (но новому стилю)
они выехали в Россию. Незадолго до отъезда Орленев отправил
письмо Тальникову в Одессу: «Посылаю тебе портреты и рецен¬
зии. .. Даю тебе полное разрешение перепечатывать где взду¬
мается, так как все это неподкупленное. Успех у меня боль¬
шой. .. На душе же ураган. Сам не знаю, что со мной, и, глав¬
ное, как в себе ни ковыряюсь, докопаться не могу... Да вот —
скоро увидимся... поговорим. Может быть, и доберемся» 36. Среди
этих газетно-журнальных трофеев, вывезенных из Америки, была
одна статья, отрывок из которой я приведу.
«...Молодой американский актер, так по крайней мере нас
уверяет Дэвид Беласко **, никогда не изучает жизнь, не думает
об ее исследовании, о том, чтобы наблюдать людей и благодаря
этому знать, как их играть на сцене. Я актер — говорит он — и
этим все сказано! В противоположность тому Орленев должен
казаться птицей особого полета. Потому что этот блестящий рус¬
ский— мыслитель; он изучает характеры, которые изображает, и
не боится вводить поразительные новшества, если его наблюдения
* За одиннадцать дней до того в газете «Ныо-Йорк трибюн» Андре Три-
дон писал: «Он ненавидит сенсационность и избегает рекламы не из скром¬
ности, ибо он вовсе не скромен, когда речь идет о его достижениях, но
просто потому, что сенсационность и реклама связывают искусство со мно¬
жеством чуждых ему и лишенных художественного вкуса элементов».
** Дэвид Беласко — видный деятель американского театра, режис¬
сер и актер, которого Станиславский называл «любимцем Ныо-Йорка».
приводят к выводам, противоположным выводам драматурга. Мы
слышали о творческой критике. Павел Орленев — чемпион твор¬
ческой игры. К гению поэта, чьи строки он произносит, актер до¬
бавляет свою собственную интерпретацию. Он играет не только
своим телом, но и душой... Он влюблен одновременно в трагедию
и красоту. На вопрос, в чем он находит наибольшее удовлетво¬
рение, Орленев с улыбкой ответил: «В изучении самых потаен¬
ных глубин», имея в виду глубины сознания, в которых «скрыта
истинная одухотворенность». Статья эта, появившаяся в мае
1912 года в журнале «Каррент литерачур», была перепечатана и
