главным смыслом моей жизни. Я расскажу здесь о том, чему
в ранней юности была свидетельницей и что теперь, обогащенная
* Первая роль Де Сика в труппе Т. Павловой была бессловесной — ла¬
кей в комедии Косоротова «Мечта любви».
опытом и зрелостью души, постараюсь объяснить; буду говорить
правдиво, иногда с иронией, но всегда с глубоким восхищением
и уважением к его искусству».
Татьяна Павлова начинает издалека — с описания детства.
Она родилась в губернском городе на Днепре, в одном из первых
индустриальных центров на Украине, в семье трудовой, но не
знавшей нужды, с устойчивыми нравственными понятиями, но и
с многими предрассудками, свойственными провинциальной среде
полуинтеллигенции-полумещанства тех лет. В числе этих пред¬
рассудков была и неприязнь к театру. Возможно, что родители
Тани Зейтман время от времени посещали театр, но одна мысль,
что их дочь может стать актрисой, приводила их в отчаяние.
А она еще девочкой, в первых классах гимназии, видела свое при¬
звание в театре и устраивала представления сперва сама для себя
в своей комнате, потом с подружками в старом сарае. Дальше со¬
бытия развивались с обычной в таких случаях последователь¬
ностью: образовался школьный кружок любителей, девочки и
мальчики играли уже пьесы не собственного сочинения, а про¬
фессиональных авторов, вместе, когда была возможность, ходили
в театр, обсуждали новые спектакли и ждали, как светлого празд¬
ника, приезда гастролеров. И вот в Екатеринослав приехал Орле-
нев, слава его была велика и попасть на его выступления было
невозможно, но Тане Зейтман повезло, она дружила с сыном вла¬
дельца театра, и он провел ее за кулисы.
«Мы попали на сцену как раз в тот момент, когда она по¬
грузилась в кромешную тьму и ни один звук, кроме шепота, не
достигал моих ушей. Мой друг, знавший все тайны сцены, под¬
вел меня к окну в первой кулисе... Началось действие, окно не¬
ожиданно открылось, я увидела Орленева, он внимательно по¬
смотрел на меня. Я и теперь вижу его глаза. А тогда в моем
юном мозгу пронеслась мысль, что я почему-то привлекла его
внимание. Конечно, это было детское самообольщение, по ходу
сюжета актеру полагалось открыть окно! И все же его взгляд,
обращенный ко мне, был долгим, и в нем была необъяснимая
притягательность. Наступил антракт, меняли декорации, послы¬
шались удары молотков рабочих и их голоса; эти голоса восхи¬
щали меня, хотя они были хриплые и приглушенные. Опять стало
темно, действие продолжалось, я по-прежнему стояла у окна, не¬
подвижная, окаменевшая, в то время как глаза актера часто обра¬
щались ко мне. Я слышала его дыхание, он смотрел на меня,
даже тогда, когда находился па противоположной стороне
сцепы...».
Назавтра с помощью своего преданного друга девушка снова
пробралась за кулисы и храбро направилась к уборной Орле¬
лева. «Дверь была открыта, но он не повернулся, не поздоро¬
вался и устремил на меня через зеркало глаза, которые в ту ми¬
нуту более всего походили на глаза Раскольникова. Я испугалась
этого взгляда и неловким движением опрокинула спиртовку, на
которой нагревались щипцы для завивки. Спиртовка тяжело упала
и загорелся ковер. Орленев не сдвинулся с места. Я растерянно
и неумело пыталась затоптать огонь». Со всех сторон уже сбега¬
лись актеры, и как сквозь сон она услышала их голоса: «Паша!
Паша!.. Это Алла!.. Алла Назимова! Это она!» Татьяна Пав¬
лова пишет, что много лет спустя она встретилась в Венеции
с Назимовой, в ту пору актрисой мировой славы, и не нашла в ней
ни одной общей с собой черты. Но тогда в Екатеринославе не
только актеры из труппы Орленева, но и он сам это сходство уви¬
дел («она страшно напоминала мне Аллу Назимову в какой-то
роли» 20) и после некоторой паузы пригласил ее прийти к нему
завтра в гостиницу, чтобы проверить ее актерские способности.
Свидание в гостинице состоялось в присутствии отца Тани
Зейтман. Орленева, видимо, больше заинтересовал отец де¬
вушки — красивый, подтянутый, высокий,— чем она сама. Ей он
только сказал: «Сними шляпу!» «Подумать только, что шляпа
была лучшим украшением моего туалета, старая шляпа матери,
увенчанная веткой свежей сирени, которую я сорвала в чужом
саду и прикрепила лентой, завязанной великолепным бантом.
Очень взволнованная, я сняла шляпу и, как могла, прочла не¬
сколько стихотворений. Орленев выслушал меня с полным без¬
различием и сказал: «Завтра мы уезжаем в Кременчуг». На этом
наше свидание кончилось. Мы ушли, отец и дочь, каждый по¬
груженный в свои мысли. Отец, я видела это по его лицу, был
счастлив, что я провалилась. Я провела ужасную ночь...».
Ранним утром, вместе с друзьями, тоже завзятыми театра¬
лами, она стояла на улице, ведущей к станции, в ожидании про¬
езда актеров. Вскоре они появились. Орленев, заметив уже зна¬
комую ему.девушку, жестом остановил извозчика и пригласил ее
сесть рядом с собой. «Сейчас,— пишет Павлова,— когда я вспо¬
минаю этот далекий эпизод своей жизни, я спрашиваю себя, как
могла девушка из хорошей семьи, воспитанная добропорядоч¬
ными родителями в страхе божьем, осмелиться на такое, да еще
на глазах подружек. Но это было не легкомыслие и не прихоть,
я действовала безотчетно, моими поступками руководила какая-то
внутренняя сила, которая властвует над нами и ведет нас, как
судьба!» Она села рядом с Орленевым, и он сказал ей тоном, не
допускающим возражений: «Завтра к вам придет от меня чело¬
век, он все объяснит и принесет билет на пароход. Итак, до за¬
втра!» На что она уверенно и твердо ответила: «До завтра!» На
следующий день, притворившись больной, она не пошла в гим¬
назию, собрала самые необходимые вещи и вышла па улицу, где
ее уже поджидал услужливый «небольшой человечек», он прово¬
дил девушку до пристани и посадил на пароход. В Кременчуге
ее встречал администратор труппы Орленева.
В гостинице для нее был приготовлен скромный номер, куда
ей приносили вкусную еду и книги; она запомнила среди прочи¬
танного издания по искусству, открывшие незнакомый ей мир;
особое впечатление на Павлову произвела монография о Леонардо
да Винчи и итальянском Возрождении. Обстановка в провинци¬
альной гостинице была грубо прозаическая, но ей казалось, что
ее окружает тайна: в самом деле, она почти ни с кем не виделась,
даже на улицу выходила редко, Орленев не появлялся, вокруг
мелькали и сразу исчезали какие-то любопытные лица, но она
терпеливо сносила это добровольное заточение. Так продолжа¬
лось до тех пор, пока не явился знакомый администратор и не
сообщил, что ей нужно готовиться к отъезду, вместе со всей труп¬
пой. Ее представили очень старой и очень бодрой актрисе Зве¬
ревой, которая по просьбе Орленева взяла над ней опеку. В прош¬
лом знаменитая исполнительница ролей старух в пьесах Остров¬
ского, она уже жила на покое, когда Орленев пригласил ее на
роль матери Бранда. В других пьесах Зверева занята не была,
«Бранд» шел редко, и она делила свои неограниченные досуги
с Таней Зейтман (вскоре гимназистка из Екатеринослава приду¬
мает себе псевдоним Павлова, явно тем доказывая свою верность
Павлу Орленеву), которая пока что занимала странное положе¬
ние в странствующей труппе — кандидатки в артистки.
Татьяна Павлова вместе с Зверевой «ездила в больших рус¬
ских вагонах, рядом с ней спала в купе и обедала... Как все ста¬
рухи, Зверева мало спала и много говорила, и первая рассказала
мне очень многое об Орленеве. По правде говоря, это были неве¬
селые и не слишком лестные для него рассказы. «Паша — так на¬
зывала она Орленева — сумасшедший, хотя и великий актер, его
