Часть 3. Поздняя классическая поэзия - Коллектив авторов

Дружбу забыл — на любое способен,

Друга былого сгубить будет рад.

Лучше мне тигр, хоть свиреп он и злобен,

Бывший мой друг стал страшней во сто крат!

Ветка душиста, шипы — острый нож.

В душах людских озлобленье найдешь.

Заплачет иволга беспечная

 что день рассветный луч утратил.

Кукушка, птица бессердечная,

 и та тоскует на закате.

Ива, персик, абрикос

Меж собою шелестят —

Растревожил их вопрос:

Чей изящней аромат?

Чьей пыльцою с высоты

Дышит облачная гладь?

Красной лилией цветы

Все хотят благоухать.

Иней на кровле соседской не трогай —

Перед порогом расчисти сугробы.

Нет, не надо жалеть

 для любви золотых одеяний.

Молодые года

 нам даны для пьянящих свиданий.

Рви повсюду цветы,

 украшай ими спальни, беседки...

Ведь увянут они —

 обнажатся корявые ветки.

Окошко приоткрою — и луна тут как тут.

На лютне заиграю — облака приплывут.

При жизни не водил ушами,

Не стал гоняться за мышами,

Поэтому на свете том

Извечно быть ему котом.

Прижавшись к подножью горы на заре

 луна потускнела, угасла.

Чуть теплилась жизнь, в синеве догорев,

 иссякло лампадное масло.

Путь в тысячу верст, он далек или нет?

Вперёд иль назад — безразличен ответ.

Куда 6 ты ни ехал, ты в мире живом.

Зачем же вздыхать, что далек отчий дом?

Ты цаплю белую на снеговых полях

Определишь по взмаху вольных крыл.

Зеленый попугай на ивовых ветвях

Заметен стал, когда заговорил.

Мох и трава — вместо каменных стен,

Залы и кельи — безвременный тлен.

Путник уснёт на изъеденных плитах.

Иноки зыбки в предвечной молитве.

Назло холодам зацвела слива-мэй,

Изводит меня и горда и жеманна.

Я ставни закрою — пусть станет темней,

А зеркало брошу в сугроб. Не желанна!

Воздух пряный струит аромат.

И толпа, словно улей, бурлит.

Гром хлопушек и огненный град,

Сотней радуг цветут фонари.

Миролюбье, благие ветра.

Люди праздны с утра до утра:

Виноградом гирлянды огней.

Барабанами топот коней.

Людской поток, моря шелков, парчи...

Немолчный гул — упряжки, экипажи...

Каскад огней в безоблачной ночи,

Из дальних мест народ собрался даже.

Бег времени, не торопись, замри!

Пусть фонари — до самого рассвета,

Пусть плачут пёстрые марионетки,

А мы смеемся и не ждём зари.

Но не досадуй, что зайдёт луна,

Испей мгновенья аромат сполна.

Там над частоколом

 зачем-то торчал чурбачок черепичный,

А под частоколом

 частенько скучал чахлый мул горемычный.

Упал с частокола

 зачем-то торчавший на нем чурбачок

 черепичный

И в мула попал,

 что под тем частоколом частенько скучал

 горемычный.

С отчаянной яростью он,

 что под тем частоколом частенько скучал

 горемычный

Копытом тупым

 раскурочил тотчас до черта черепков

 чурбачок черепичный.

Иль в точности наоборот,

 этот мул, что под тем частоколом

 частенько скучал горемычный

Чудовищно чётко

 пришиблен был тем, с частокола упавшим

 шальным чурбачком черепичным.

Шлёп, шлёп, шлёп — вышаркивает

 старикашка,

с жёлтым горохом сжал в руке черпашку,

а в другой — цветами расцвечённую суму.

Шлёп, шлёп, шлёп — вышаркивает

 старикашка,

вдруг навстречу жёлтый с белым пёс —

 бродяжка,

сцапал он цветами расцвечённую суму.

Тот, что шмыгал, тот, что шаркал,

 старикашка,

с жёлтым горохом опустил черпашку,

дать