И другое представил Егор: как услышав постукивания, сначала насторожились, а потом стронулись с места волки и пошли след в след за волчицей. А куда идти-то? Сзади загонщики, справа и слева флажки, а впереди охотники ждут не дождутся. Конечно, до выстрелов волчица попробует найти какую-нибудь лазейку, а как начнётся пальба, волки кинутся врассыпную. Тут уж каждый за себя будет, и Егор напряжённо поглядывал по сторонам, стараясь угадать, в какой конец оклада попадутся волки. И когда справа бабахнул первый выстрел, он понял: началось!
Там же, справа, снова выстрелили, и тотчас закричал, заголосил раненый волк. Но бухнуло в третий раз, и крик оборвался. А выстрелы зачастили, как по цепочке приближаясь к тому месту, где стоял Егор. Стая шла справа, вдоль линии стрелков, которые, уже было ясно, не промахнулись, но уцелевшие волки должны были вот-вот появиться и здесь, на левой стороне оклада.
Егор посмотрел на ближайшего к нему охотника. Тот, выставив вперёд левую ногу, держал двустволку перед собой, готовый выстрелить в любую секунду. Но, как и Егор, он ждал, что зверь появится справа, и смотрел только туда, а волк выскочил из кустов левее его, ближе к Егору. Весь как пружина, он на мгновенье остановился, повернув голову туда, где трещали выстрелы, и Егор чуть не выбежал из-за ёлки: он узнал волчицу. Густой зимний мех изменил её, но никакой мех не мог скрыть раскосость её глаз и выражение взгляда, в котором, казалось, сквозила усмешка.
«Беги, глупая, чего стала!» – хотелось крикнуть Егору. Эта секундная задержка могла стоить волчице жизни. Егор увидел, как, резко вскинув к плечу ружьё, повернулся за деревом охотник, ловя волчицу на мушку. Миг, краткий миг решал всё. И тогда, думая только о том, что надо спугнуть волчицу и тем спасти её, Егор хлопнул в ладоши. Но этот хлопок заглушил грохот выстрела. Волчица с визгом покатилась по снегу, но тут же вскочила и кинулась в кусты. Вдогонку ударил ещё один выстрел, уже бесполезный. Но первая пуля попала в цель: на том месте, где только что каталась волчица, снег был покрыт красными пятнами.
Охота, внезапно начавшись, так же внезапно и кончилась. Выстрелы утихли, послышались людские голоса, и тут же Егор увидел идущего к нему Семёна.
– Ну, Егор, всё! Шестерых уложили! Ты-то в кого тут бахал? – спросил Семён охотника, который всё ещё стоял на своём месте.
– Так, кажись, в саму, – неуверенно ответил тот.
– В кого «в саму»?
Охотник опасливо посмотрел на Егора.
– Ну в эту самую, в волчиху.
– Так где ж она?
– Ушла, кажись. Ранетая. Вон, кровь-то.
– Эх ты, тёпа! Ранил-то хоть куда?
– А я знаю? В башку целил.
Все втроём они подошли к кустам, куда после выстрела метнулась волчица. Везде была кровь – на снегу, на ветках, и Егор сразу понял, что волчица ранена тяжело.
– Ладно, – сказал Семён, – опосля разберёмся, сначала тех в кучу стащим.
Егор не стал помогать охотникам. Стоял безучастно в стороне и смотрел, как со всех сторон волокут за хвосты убитых волков. И только когда всех уложили в ряд, подошёл. И жалость стиснула сердце при виде мёртвых зверей, которых всех знал при жизни. Матёрый сразу бросался в глаза своим ростом, молодые были помельче, и, хотя Егор не видел их с раннего лета, ему казалось, что он узнаёт их. Вот этот вывалился в тот раз из конуры, когда он привёл к волчатам дочку. А этот любил вцепиться зубками в сапог и, урча, грызть его. А вот тот был самый маленький, но самый настырный… Все тут, в одном ряду, и он видит их раны. И это кто-то из них кричал, когда в него попала пуля…
Егор почти с ненавистью посмотрел на сгрудившихся охотников. Они курили и громко обсуждали подробности охоты, вспоминали, кто как стрелял, спорили и все как один доказывали, что, если бы не он, охота не была бы такой удачной. И даже охотник, стрелявший в волчицу, обретя перед своими уверенность, выставлял себя почти что героем и клялся, что волчица всё равно далеко не уйдёт, сдохнет.
– Да заткнись ты! – оборвал охотника Егор.
– А ты не командуй! – огрызнулся тот и хотел что-то добавить, но Егор так люто посмотрел на него, что охотник отшатнулся. – Да ну тебя, чёрт бешеный!..
Покурив, стали готовиться свежевать волков, и тут встал вопрос о волчице. Кто-то сказал, что надо бы пойти по следу и пристрелить её, но, как выяснилось, идти никому не хотелось. Тем более, что мазила охотник опять побожился, что волчица и так сдохнет. Ну и чёрт бы с ней, и нечего зря таскаться.
Егор слушал эти рассуждения усмехаясь. Если бы даже постановили добить волчицу, он никому бы не дал этого сделать, ибо сразу решил, что пойдёт по следу сам. И когда никаких желающих не нашлось, Егор отозвал в сторону председателя.
– Будь другом, Степаныч, зайди к моим, скажи, что, может, запозднюсь сегодня.
Председатель прищурился.
– Никак за волчицей собрался?
– А что ж, бросать её, что ли?
– Не дури, Егор. Время-то знаешь сколько? Через час стемняться начнёт. Да и откуда мы знаем, как она ранена. Может, задело только, уведёт чёр-те куда.
– Не, Степаныч, влепил он ей сильно, сам видел. Далеко не уйдёт, это точно.
– Тогда хоть ружьё возьми на всякий случай.
– Обойдусь. Топор из саней прихвачу. Ты только не забудь к моим зайти.
Как Егор и думал, флажки волчицу не задержали. Гонимая болью и страхом, она перескочила через них и метров полтораста шла на махах, но дальше силы у неё кончились. Дальше вёл неровный, вихляющий след – волчицу шатало. Но она упорно уходила всё дальше и дальше, пачкая кровью сухой рассыпчатый снег. А вскорости Егор наткнулся на пролежину в снегу. Тут волчица в первый раз легла и лежала, видно, долго – снег в пролежине был весь пропитан кровью.
Потом пролежины стали попадаться всё чаще, силы покидали волчицу, и наконец Егор увидел её. Она лежала возле двух берёз на широкой прогалине – на боку, безжизненно вытянув лапы и откинув пушистый хвост.
«Кончилась», – подумал Егор. Но когда он подъехал ближе, волчица шевельнулась и попробовала подняться, однако так и не смогла.
– Жива, милая! – обрадовался Егор.
При звуке его голоса веки волчицы дрогнули, она с усилием открыла глаза, и Егору показалось, что в них промелькнул живой интерес.
– Узнала, милая, узнала!
Он снял лыжи и присел над волчицей. Осторожно погладил её по узкой морде, ощутив ладонью, как затрепетали холодные и влажные ноздри волчицы. Весь её загривок был в крови, и Егор, потихоньку раздвинув волчицыну шерсть, увидел рану. Пуля попала в шею ниже затылка, виднелись разорванные жилы, и Егор не представлял, как волчица ещё живёт с такой раной. И как могла пробежать столько.
– Эх, милая… – только и сказал он, разгибаясь. И пожалел, что отказался от ружья: сейчас бы он без колебаний пристрелил волчицу. Она была не жилица на свете, он это видел, а вот сколько ей придётся промучиться – кто знал?
