— Если бы так было в Афганистане! — вздохнул шейх. — Ибо мы повинуемся там только собственным прихотям!
— И потому, — покручивая усы, ответил ему туземный офицер, — ваш эмир, которого вы не слушаетесь, приезжает сюда, чтобы получить приказания от нашего вице–короля.
Строевая песнь армейских животных
Слоны осадной артиллерии И Александр Великий великим быть не мог,
Когда б не наша мудрость, не сила наших ног.
Мы шею пригибаем, забыв высокомерие,
В нас десять футов! Эй, дорогу
Осадной артиллерии!
Волы осадной артиллерии Лишь порохом запахнет — ни взад и ни вперёд!
Герои эти трусят — и значит, наш черед!
Мы тащим пушки дальше — такое нам доверие!
Двадцать упряжек! Эй дорогу
Осадной артиллерии!
Кони кавалерии Тавром поклянусь, мы от музыки пьяны,
Когда за фанфары берутся уланы —
Что может быть лучше, ты сам посуди,
Чем мчаться галопом под «Бонни Данди»?
Корми нас, пои нас, да выучи строю,
Да выпусти в поле большое-большое —
И на эскадрон в восхищеньи гляди,
Галопом летящий под «Бонни Данди»!
Мулы горной артиллерии Мы лезем в гору — не беда, что в скалах путь пропал,
Мы по тропе и без тропы осилим перевал.
Нам горы — дом родной, братва! Хоть пули не горох —
Мы под огнём вьюки допрём, на всех на четырёх!
Спасибо тем, кто нам даёт, где надо, сделать крюк,
Проклятье тем, кто не сумел связать, как надо, вьюк!
Нам горы дом родной, братва! Хоть пули не горох —
Мы под огнём вьюки допрём на всех на четырёх!
Обозные верблюды Какие там песни! Потрескались губы —
Нога за ногу еле идём.
Зато у нас шеи — мохнатые трубы
(Рта-та-та! Мохнатые трубы)
И что-то такое поём:
Ньхчу! Ньмгу! Нплевать!
Мы едва ковыляем домой —
Хорошо, если вдруг чей-то свалится вьюк,
И жалко, если не мой!
Поклажа упала, а нам дела мало —
Привалу «ура!»! кричи!
Урр! Йарр! Грр! Арр!
И пусть себе свищут бичи!
Все животные хором Мы войною рождены,
И судьбой награждены —
Кто уздечкой, кто ярмом,
Кто телегой, кто вьюком.
Вот идём парадным строем —
Каждый выглядит героем,
Скарб военный волоча,
Завывая и мыча.
Офицеры и капралы
Грозны, хмуры и усталы —
И не знают меж собой,
Для чего идут на бой.
Мы войною рождены,
И судьбой награждены —
Кто уздечкой, кто ярмом,
Кто телегой, кто вьюком.[58]
КАК СТРАХ ПРИШЁЛ В ДЖУНГЛИ
(перевод Н. Дарузес)
Пруд пересох, ручей зачах —
Всех породнил единый страх:
Без сил, в горячке и в пыли,
Мы вместе к берегу пришли.
Одной сведённые бедой,
Мы жаждой мучимся одной.
Лежит олень, и знает он,
Что тем же страхом волк смирён.
И равнодушно смотрит бык
На смертоносный волчий клык.
Пруд пересох, ручей зачах —
Нас примирил единый страх.
Но туча приплывёт — и вот
Дождь Перемирие прервёт.[59]
Закон Джунглей, который много старше всех других законов на земле, предвидел почти все случайности, какие могут выпасть на долю Народа Джунглей, и теперь в этом Законе есть всё, что могли дать время и обычай. Если вы читали другие рассказы про Маугли, то помните, что он провёл большую часть своей жизни в Сионийской Волчьей Стае, обучаясь Закону у бурого медведя Балу. Это Балу сказал мальчику, когда тому наскучило выполнять его приказания, что Закон подобен цепкой лиане: он хватает всякого и никому от него не уйти.
— Когда ты проживёшь с моё, Маленький Брат, то увидишь, что все джунгли повинуются одному Закону. И это будет не очень приятно видеть, — сказал Балу.
Его слова вошли в одно ухо Маугли и вышли в другое: мальчик, у которого вся жизнь уходит на еду и сон, не станет особенно тревожиться, пока беда не подойдёт к нему вплотную. Но настал год, когда слова Балу подтвердились, и Маугли увидел, что все джунгли повинуются одному Закону.
Это началось после того, как зимних дождей не выпало почти совсем и дикобраз Сахи, повстречав Маугли в бамбуковых зарослях, рассказал ему, что дикий ямс подсыхает. А всем известно, что Сахи привередлив до смешного и ест только самое вкусное и самое спелое. Маугли засмеялся и сказал:
— А мне какое дело?
— Сейчас — почти никакого, — сухо и неприветливо ответил Сахи, гремя иглами, — а там будет видно. Можно ли ещё нырять в глубоком омуте под Пчелиной Скалой, Маленький Брат?
— Нет. Глупая вода вся ушла куда-то, а я не хочу разбить себе голову, — сказал Маугли, который был уверен, что знает не меньше пяти дикобразов, вместе взятых.
— Тебе же хуже: в маленькую трещину могло бы войти сколько-нибудь ума.
Сахи быстро увернулся, чтобы Маугли не дёрнул его за щетинки на носу. Когда Маугли передал Балу слова Сахи, медведь на минуту задумался и проворчал:
— Будь я один, я переменил бы место охоты, прежде чем другие об этом догадаются. Но только охота среди чужих всегда кончается дракой — как бы они не повредили детёнышу. Подождём, посмотрим, как будет цвести махуа.
Этой весной дерево махуа, плоды которого очень любил Балу, так и не зацвело. Сливочного цвета восковые лепестки были сожжены зноем, прежде чем успели развернуться, и лишь несколько дурно пахнущих бутонов упало на землю, когда медведь стал на задние лапы и потряс дерево. Потом шаг за шагом безмерный зной пробрался в самое сердце джунглей, и они пожелтели, побурели и наконец почернели. Зелёная поросль по склонам оврагов выгорела, помертвела и свернулась кусками чёрной проволоки; потаённые озёра высохли до дна, покрылись коркой, и даже самые лёгкие следы по их берегам сохранялись долго, словно вылитые из чугуна; сочные стебли плюща обвивавшие деревья, упали к их подножию и увяли; бамбук засох и тревожно шелестел на знойном ветру; мох сошёл со скал в глубине джунглей, и они стали такими же голыми и горячими, как синие валуны в русле потока.
