— Они слишком туги, слишком прижимисты, на мой взгляд, — каркнул марабу. — Как говорится, они не полируют маслом коровьи рога, или вот ещё: что можно подобрать за мальвайцем?
— Э-э… я подбираю… их, — отозвался магер.
— Вот на юге, в Калькутте, в прежние времена, — продолжал марабу, — всё выбрасывалось на улицу, а мы рылись и выбирали. Это были прекрасные годы. Но теперь у них улицы пусты, как яичная скорлупа, и мои сородичи поулетали оттуда. Одно дело чистота, но подметать, вытирать, намывать по семь раз в день — этого и боги не вынесут.
— Один шакал из нижней Индии слышал от брата и мне рассказал, что на юге, в Калькутте, все шакалы толстые, как выдры во время дождей, — сказал шакал, и рот его наполнился слюной при одной мысли об этом.
— Да, но там бледнолицые — англичане, — и они привозят собак откуда–то с низовьев реки, здоровенных огромных псов, чтобы эти самые шакалы оставались бы стройными, — сказал марабу.
— Значит, они так же жестокосердны, как здешние жители? Что ж, мог бы я и сам вспомнить, что ни земля, ни небо, ни воды не бывают милосердны к шакалу. По окончании прошлого сезона дождей я видел палатки бледнолицых, я ещё тогда съел новую жёлтую уздечку. Бледнолицые не умеют выделывать кожу. Мне было очень худо.
— Всё же не так, как мне, — сказал марабу. — Когда мне шёл третий год, я был молод и смел и отправился вниз по реке, туда, куда заходят лодки белых. Лодки англичан втрое больше, чем вся эта деревня.
— Он добрался до Дели и теперь уверяет, что там ходят на головах, — пробурчал шакал.
Магер приоткрыл левый глаз и внимательно посмотрел на марабу.
— Это так, — настаивал аист. — Лжец лжёт только тогда, когда хочет, чтобы ему поверили, а в то, что это правда, не поверит никто, кроме тех, кто сам видел эти лодки.
— Вот это точно, — сказал магер. — И что же дальше?
— Изнутри этих лодок они доставали куски чего–то белого, быстро превращавшегося в воду.
Много откалывалось и падало вокруг, а остальное они торопливо прятали в толстостенный дом; Но лодочник, который всё смеялся, взял кусок не больше маленькой собачонки и швырнул его мне. Я, как и весь наш народ, глотаю без размышлений, и тот кусок я сглотнул, как обычно. И тогда на меня обрушился невероятный холод, начавшись в зобу, он пронзил меня до кончика лап, лишив даже дара речи, а лодочник смеялся надо мной. От горя и изумления я плясал, пока не восстановил дыхание, а потом снова плясал и громко обличал всеобщую лживость, а лодочник хохотал надо мной до упаду.
Главное же чудо во всем этом — это то, что, когда я кончил плакать, в моем зубу ничего не оказалось!
Марабу постарался, как мог, описать, что он испытал, проглотив семифунтовый кусок льда производства «Венхем лэйк айс», доставленного американским пароходом в Калькутту, где своего льда в те дни ещё не производили. Но так как он не знал, что такое лёд, а шакал и магер знали об этом ещё меньше, то его усилия не достигли цели.
— Что угодно, — сказал магер, снова закрывая левый глаз, — что угодно может случиться на лодке, в три раза длиннее, чем Магер-Гот. Моя деревня не так мала.
Сверху, с моста, донёсся свисток. Делийский почтовый промчался, сверкая освещёнными вагонами, и тени послушно бежали за ними по воде. Перестук колёс замер вдали, но магер и шакал настолько привыкли к этому, что даже не повернули головы.
— Разве это понятнее, чем лодка размером с три Магер-Гот? — глядя наверх, спросил марабу.
— Я видел, как его строили, дитя моё. Я наблюдал, как, камень за камнем, растут опоры, и когда человек падал оттуда, — большей частью они держались удивительно цепко, но если они падали, — я был наготове. Дальше первой опоры они уже и не думали искать тело, чтобы сжечь его. Опять–таки я избавлял их от лишних хлопот. Ничего странного в постройке моста не было, — заключил магер.
— Но то, что по нему бежит и тащит за собой крытые повозки, оно — очень странное, — повторил марабу.
— Это, вне всякого сомнения, новая порода вола. В один прекрасный день он не сможет удержаться там, наверху, и свалится, как падали люди. И старый магер не подведёт.
Шакал взглянул на аиста, аист на шакала.
Оба они были абсолютно уверены, что паровоз — это что угодно, только не вол. Шакал подсматривал за поездами время от времени из–за зарослей алоэ у рельсов, а марабу знал их с тех пор, как в Индии появились первые паровозы. Но магер глядел на них только снизу, откуда медный котёл и впрямь напоминал горб вола.
— М-да, новая разновидность вола, — решительно повторил магер, чтобы окончательно убедить себя в собственной правоте.
— Разумеется, это вол, — подтвердил шакал.
— И потом, может быть, это… — сварливо начал магер.
— Конечно, конечно, наверняка, — сказал шакал, не ожидая окончания.
— Что? — сердито спросил магер, чувствуя, что другие знают больше, чем он. — Что наверняка? Я ещё не кончил говорить, а ты уже заявляешь, что это вол.
— Это то, что пожелает Покровитель Бедных. Я служу ему, а не той штуке, которая перебегает через реку.
— Как бы там ни было, это работа бледнолицых, — сказал марабу, — и лично я не стал бы лежать так близко к этому мосту.
— Ты не знаешь бледнолицых так, как знаю их я, — сказал магер. — Когда строился мост, здесь был один бледнолицый, по вечерам он садился в лодку, шаркал ногами по днищу и шептал: «Он здесь? Он там? Подайте моё ружьё!» Я его слышал прежде, чем видел, каждый звук, который он издавал, как он скрипел, пыхтел и трещал ружьём, плавая то вверх, то вниз по реке. И каждый раз, когда я подбирал его рабочих, экономя таким образом большие деньги на дрова для сожжения, каждый раз он спускался к пирсу и кричал громким голосом, что он меня выследит и избавит реку от меня, меня — повелителя Магер-Гот! Дети мои, час за часом я плавал под его лодкой и слушал, как он палит по брёвнам, а однажды уверясь, что он устал, я вынырнул сбоку и челюстями щёлкнул ему в лицо. Когда мост был готов, он уехал. Англичане всегда так охотятся, кроме тех случаев, когда охотятся на них.
— Кто же охотится на бледнолицых? — возбуждённо тявкнул шакал.
— Теперь никто, а в своё время я охотился.
— Я мало помню о той охоте. Я был тогда молод, — сказал марабу, важно щёлкая клювом.
— Я прочно обосновался здесь. Моя деревня отстраивалась, насколько я помню, в третий раз, когда мой брат гавиал принёс мне весть о богатых водах за Бенаресом. Поначалу я не захотел трогаться с места, потому что мой брат–рыбоед не всегда правильно разбирался, что к чему. Но, услышав вечерние разговоры моих людей, я решился.
