К Болотной сворачивал проходящий автобус 24, который шел через Сельхозпоселок из нового района Зеленый Луг. Наталья, не угадывая, что со мной происходит, но желая ко мне пристроиться, сказала: «Видела сон: волосы расчесываю, а в них горящий уголь. Я уголь вычесываю, боюсь, чтоб волосы не загорелись… Ты слушаешь?» - «Да я ловлю каждое слово!…» Я не притворялся: более вещего сна еще не слышал! Достал последнюю пятерку и протянул ей: «Покупаю сон, он мой», - и они уехали, помахав мне из окна.
По дороге споткнулся на ровном месте и постоял, чтоб успокоиться. Мимо пробежала, чихнув, собака. Я сказал машинально: «Будь здоров, друг!» - и увидел человека без пальто, в зимней шапке. Тот подошел ко мне, позвякивая пустыми бутылками: «Ты со мной поздоровался?» - спросил он. Я кивнул, и он сказал, довольный: «Собака пробежала, а ты поздоровался! Сразу понял, что со мной». - «А ты кто?» - спросил я. - «Я в интересном положении, - ответил он, ощупываясь. - Сколько коробков ни беру, все теряю. А знаешь почему?» - «Да?» - «Карманы дырявые». Мы разошлись, я пытался осмыслить, что он мне сказал. Я был словно передвинут в иное измерение, где моими действиями руководил некто, во всем на меня похожий, человек или не человек. Случайно на меня посмотрев, он, видно, решил мной воспользоваться. То, что произошло после и длилось почти до конца отпуска Натальи, вряд ли забуду. Сев за стол, я испытал громадное освобождение. Меня вызволили от подчинения словам. Я писал, не останавливаясь, до самого утра.
На следующее утро появился рассказ «Счастливчик».
Рассказ начался не с «сарафана», не с той сцены, о которой упоминал, а с моря, где зверобои, и среди них Счастливчик, дрейфуют со стрельбой. Мне сразу удался прием: это был «рассказ матроса», недалекого человека, который своей отрицательности не чувствует. Впервые попав на зверобойную шхуну, на морской бот, Рассказчик берется судить о том, чего не знает и не хочет знать. Доверчиво поверяет, каким он видит Счастливчика, а читатель, внимая ему, только к концу рассказа должен сообразить, что писатель его надул. Казалось бы, такой герой, как Счастливчик, требовал особых условий для своего появления. Я же взял обычный день, в котором, в сущности, ничего не происходит с точки зрения зверобоев, и поступил верно: поступки героев, без всяких нагрузок на экстремальность, более уловимы и представимы. Да и более впечатляют, чем если б, допустим, читатель очутился в каком-то аду.
Может показаться, что я все время держал рассказ под контролем. Да я и не думал, что пишу рассказ! Я слушал, что говорит Рассказчик, присматривал за ним, отслеживал его намерения: чтоб он себя не приукрасил и Счастливчика не очернил. Даже сам колебался, на чью сторону стать, как будто мне был незнаком мой Счастливчик! Вот Рассказчик по какому-то поводу обращает на Счастливчика внимание: «Я невольно залюбовался им, - такой он был сильный и ладный с виду. Он был, наверное, нерусский: черный, и глаза косые, но тело у него было белое, твердое, и в глазах у него лед плавал… От такого б Шурка с радостью рожала! - подумал я. - Она у меня хорошего мужика за версту чует…» Тут что? Типичная философия палубного матроса, привязанного к семейному возу: если жене приятно, то и ему хорошо.
Появился зверь, началась стрельба: «Тюлень вынырнул в шагах сорока от лодки и поплыл, толкая носом воду. Я сбавил обороты, но Счастливчик завозился с затвором, я прямо вспотел: когда он выстрелит? - и тогда Бульбутенко саданул из своей испытательной винтовки. Сразу было видно, что попал: тюлень уронил голову, спина у него изогнулась горбом… Я дал полный газ, но тюлень стал тонуть, и мы не успели подобрать его».
Все абсолютно верно передал! Но из этого Рассказчик понял лишь то, что Счастливчик свалял дурака и заставил старшину бота опоздать с выстрелом. Зверь так и пропал зря: «Он тонул под нами, весь голубой в воде, глядя на нас снизу по-детски расширенными глазами, как бы не понимая, что он тонет в воде, а кровь из него шла, как дым от подбитого самолета, и вокруг бота ширилась красная полынья и дымилась на солнце…» Кто это говорит, Рассказчик? Нет, это уже говорю я! В большом рассказе я и сказал от себя лишь пару фраз. Рассказчик же объясняет читателю, как трудно взять зверя весной, когда он худой, без жира: «Надо не просто в зверя попасть, а выстрелить в такой момент, когда он воздух вдыхает, всплывая. Если же зверь выдохнул, то у него легкие пустые, и он обязательно потонет - хоть что хочешь делай с ним!…» В этом есть как будто объяснение неудачи Бульбутенко: попробуй-ка разберись, когда тюлень вдохнул, а когда выдохнул? Однако старшина прекрасно знал, что стреляет впустую. Бульбутенко убивает тюленя именно из-за Счастливчика, так как хочет вынудить того к стрельбе. Счастливчик может в одно мгновенье закупорить дыхание выстрелом. Дыхание тюленя, застряв в легких, держит тело на плаву и остается в нем. Надо потом надрезать тушу, чтоб тюлень, уже неживой, выдохнул…
Между Счастливчиком и Бульбутенко возникают споры и стычки по всяким пустякам, а заводила и инициатор Счастливчик. Все время он чего-то добивается от старшины и не может добиться. Смысл их перепалок в том, что Счастливчик, до слез благодарный Бульбутенко, что взял на бот, так как никто другой не согласился бы взять Счастливчика из-за его роковой меты, жаждет увидеть в спокойном обстоятельном старшине какого-то особенного человека, плюнувшего на предрассудки, на всякие там слухи, пересуды, распространяемые в среде зверобоев. Поэтому, мол, и взял его Бульбутенко на бот, что сознанием повыше остальных…їТем самым Счастливчик постоянно вводит себя в заблуждение насчет Бульбутенко, объясняя по-своему его поведение. Старшина же лишь увиливает от настойчивых наскоков. Пылая преданностью к Бульбутенко, Счастливчик предлагает свою кровь, так как у старшины кровь порченная. Бульбутенко же отмахивается от Счастливчика, как от назойливой мухи, и Счастливчик, на мгновение прозревая, кричит старшине, чуть не плача: «Брезгуешь насчет крови… или боишься, сволочь!» - а Рассказчик негодует: «Я поведение Счастливчика никак не мог объяснить: или у него характер такой дурной, или он вообще малость стукнутый?» А ведь Рассказчик не первый день находится среди них, и все - ничего не видит и не слышит. Потом он свою неосведомленность о Счастливчике объяснит: «Некогда было спросить», - и это, между прочим, характеризует Рассказчика положительно…
От Бульбутенко непросто отвязаться, приходится Счастливчику стрелять. Они набирают столько звериных туш, что никакому другому боту не взять. Старшина с Рассказчиком разделывают туши, а Счастливчик, отстреляв, сидит на льдине, не прикасаясь к ножу: «Меня тошнит от этого». Но и здесь он вынужден уступить, он берет нож и «создается ощущение, что он не разделывает, а раздевает тюленя, не причиняя ему боли, вернее, раздевается сам тюлень, а Счастливчик только помогает ему». Счастливчик, не доставляющий зверю боли, сам испытывает боль, что стреляет зверей. Гений в этом деле, он ищет, как устранить такое противоречие, и не может найти. Отсюда вся его смута, а Рассказчик в восторге, как здорово они поработали: «А нам денежки, верно, старшина? - сказал я Бульбутенко. - Так мы и до него дотянемся, если там плавает кто… - Я вытер о шкуру нож и показал на солнце».
