Леонид на обратном пути отстает и стонет. Вот черти, сгоняли нас зря!
Уже вблизи кричим. Ответы не ясны. Затем отчетливо донеслось: «Мы в лагере алмаатинцев»…
Что за чертовщина, везде им мерещатся алмаатинцы. Спустились. Ребята сидят под палатками. Место определенно наше.
—Вот, их палатки нашли, — говорит Виталий и ощупывает палатки.
Смотрю — палатки наши. Вот палатка Ленца.
— Да вы что, свихнулись, это же наши палатки! — говорю я.
— Нет, нет, у нас таких не было…
Мне даже жутко стало. Ясно, от всех невзгод у ребят легкий мозговой заскок.
—У алмаатинцев и кухня, оказывается, была, — замечаю я, доставая мету Ленца. Доказывать им что–либо сейчас бесполезно.
Вытащить Виталия и Мишку из палатки невозможно. Пришлось разжечь мету на улице.
Ленц сидит, скорчившись под палаткой Здарского, но когда услышал шум закипающей воды, поднялся и сразу с наслаждением опустошил полмиски. Дали миску Виталию с Мишуком. С удовольствием выпили и мы.
Ночь довольно тихая.
Наши спальные мешки неизвестно где. Виталий говорит о них что–то несуразное. Наконец я нашел два абсолютно мокрых мешка, но не стал их вытаскивать и влез в палатку третьим. Она совсем свисла на косогоре, поправить невозможно. Так и лег, свесив вниз ноги. Промаялся полночи и не выдержал — вылез.
Леонид с Ленцем устроились в палатке Здарского и кипятят чай. Выпили немного.
Странно, воздуха достаточно, а грудь требует усиленного дыхания. Приходится нарочито глубоко дышать, в противном случае больно в груди.
Удалось вытащить один мешок. Пришлось улечься прямо на воле. Мешок мокрый, влез в него. Очень холодно, но все же вздремнул.
6 сентября. Утро довольно хорошее. Разбудил всех. Вид у ребят неважный. Напились еще воды.
Я иду связанный с Ленцем и Леонидом. Виталий немного позже (когда напьется горячего) выйдет с Мишей.
Спуск казался коротким, но времени занял много. Скалы местами круты, скользки и засыпаны, а люди очень ослабли. Мишук и Виталий спускаются ближе к выходу на пологую часть гребня, к первому лагерю. Ленд; и Леонид часто садятся, особенно плох Ленц.
Наконец дошли до лагеря. Хорошо греет солнышко. Времени, видимо, около 12 часов. Сушим вещи, подкармливаемся, много пьем: вода противная — растопленный на палатке снег.
Вдруг нежданным шквалом разметало рюкзаки, я понесло их по осыпи. Из последних сил бросились догонять. Поймали все, кроме рюкзака Леонида.
Где–то близко зашумел ручей. Пошел на поиски. Прошел далеко. Шум слышен, а воды нет. Упустил чашку Ленца. Долго наблюдал, как она уменьшалась па обледенелом склоне и затем скрылась из вида. Нашел чулок и еще один. Ясно, этот мнимый шум ручья привел сюда в поисках воды и алмаатинцев. Проклятый шум, конечно, не воды, а ветра!
Слышны голоса и, кажется, совсем близко, но людей нет. Ждем и мучительно долго ищем на склонах отставшую двойку — Виталия и Мишу. Вдруг они выехали и покатились по снегу. Задержались и снова, на сей раз очень медленно, стали съезжать вниз. Пошли и мы.
Леонид просит нас двоих пойти правее и поискать рюкзак. Он пойдет с той же целью левее, а около снега встретимся. Леонид надевает рюкзак Ленца, чтобы помочь последнему, и уходит.
Безрезультатно проискав рюкзак, спустились к обледенелому, но пологому краю снежника. По пути видели Леонида и покричали ему, что рюкзак не нашли. Немного времени спустя вдруг послышался шум, а вслед за тем из–за снежника вылетело тело Леонида. Нелепо разбросав руки и ноги, он покатился вниз по снежному склону. Мы видели, как стали отрываться части рюкзака. Затем все скрылось и уже внизу выкатились и остановились несколько черных, неподвижных предметов…
Решили надеть кошки. Я помог надеть Ленцу, надел сам, и мы быстро пошли вниз. По пути собирали растерзанные вещи. Снег, где катился Леонид, местами обагрен кровью. Это наводит на самые печальные размышления.
Удачно перепрыгнули через бергшрунд и скатились по глубокому снегу. Ленц сел в снег: у него нет сил идти. Я отвязался и подошел к Леониду. Лежит ничком. Пошевелился… Жив!
С помощью подошедшего Ленца перевернули Леонида. Картина жуткая: все на нем изорвано, лицо в крови, на лбу глубокая рана. Осмотрели руки, ноги — будто не сломаны.
Ленц советует дать Леониду горячего чая. Я побежал к пещере. Снег проваливается, да и шагать порядочно. Вот и пещера. Сверху видна лишь небольшая дырка. Кричу:
—Леонид разбился. Дайте горячего чая скорее.
Из пещеры долго не отзывались. Наконец появилась кружка с чаем.
—Виталий, выйди, помоги дотащить Леонида, — прошу я.
—Не можем — обморожены, — раздается в ответ.
Так и пошел я опять один. В кружке несу чай. Однако чай Леонид так и не выпил. Я собрал рюкзаки и разные вещи. Надели на ноги Леониду соскочивший валенок. С трудом завернули его в палатку. Он иногда стонет, произносит что–то несуразное. Ничего не видит, ибо глаза заплыли кровоподтеками, и я вообще опасаюсь, что они выбиты.
Надели с Ленцем рюкзаки. Один рюкзак остался. Придется мне еще раз сходить за ним. Повезли Леонида. Через каждые 30–40 шагов Ленц обессиленный валится в снег. Я жду, когда он соберется с силами, и сам спешу, отдышаться. Тяжело, Особенно трудно уже вблизи пещеры — по глубокому снегу, косогору, а затем опять в гору. Наконец втащили.
Ленц скрылся в пещере. Я разгребаю вход, чтобы пронести Леонида. Работы много. Засыпало здорово. И сейчас опять метет, мешает копать, заметает лицо и всего снегом. Но вот вход расширен. Ленц вылез и помог втолкнуть в пещеру Леонида.
Середина пещеры настолько осела, что едва можно пролезть. С потолка капает. Виталий с Мишкой лежат у противоположной стены. Леонида, завернутого в палатку, положили в середине. Я и Ленц с трудом устроились ближе к выходу. Мешок мой в палатке, в которую завернут Леонид, вытащить его невозможно. Пришлось опять лечь прямо на мокрую палатку.
Жуткая ночь. Леонид бредит, кричит: «Развяжите веревки!». Мишка стонет. Я сижу у самого входа совсем мокрый, тщетно стараясь согреться. С потолка все время монотонно капает и капает… Вход давно замело. Душно. А раскопать тоже нельзя — замерзнем. Ночь тянется бесконечно долго. Вот вход слегка засветился — видимо, взошла лупа.
7 сентября. Дышать почти нечем… Мишук и Виталий задыхаются. Молят прокапать отверстие. С тяжелой головой я ползу к выходу. Палкой из палатки пытаюсь проткнуть снег. Ничего не выходит. Длины палки не хватает, чтобы проткнуть толщу снега. Мы погребены…
Судорожно начинаю раскапывать лопаткой. Задыхаюсь, снег валится за шиворот, за рукава, подступает тошнота. Неужели не выдержу? Неужели не докопаюсь? Тогда задохнутся все.
И опять работаю лопаткой, головой, руками. Нужно докопаться во что бы то ни стало, иначе — гибель всем. Палкой на вытянутой руке ковыряю снег и вдруг… дырка! Маленькая дырка. Тянусь к ней, дышу, но облегченья нет. Еще и еще работаю лопатой. Дырка становится больше. Чувствуется свежая струя. Спасены!
