— Моя твоя слушай, слушай и думай, какой мой баш ка? Плохо совсем! — Ли Ти-сян шлепнул себя по лбу, отчего шапка свалилась, открыв черные, как смоль, волосы. — Моя повара, чифань мало-мало делай на такой парахода, его плавай шибко далеко... Чили... Его лови кита, его таскай сюда, — китаец постучал ногой о палубу, — потом чик-чик сало и верха таскай, машина работай, —- китаец остановился, чтобы перевести дух.
Степанов слушал его с большим интересом. Маленький человек сказал:
Ну и оратор ты! Наговорил, наговорил, а никто ни черта не понял. Хоть ты-то не мешай. И без тебя запутались.
Моя мешай? — возмутился Ли Ти-сян. — Моя ни чолта не знай? Сама твоя чолта! Сиди болтай, болтай... Капитана, — обратился он к Данилову, — ходи сюда...
Ли Ти-сян побежал к киту. Данилов поднялся. За Даниловым пошли и остальные. Ли Ти-сян схватил нож, провел по туше кита две продольные линии и одну поперечную.
— Смотри, — сказал он. — Его рыба чик-чик ножика! Понимай? Потом крючок здеся цепляй, — он указал на то место, где пересекались надрезы, повернулся к ближайшей лебедке и закончил: — Машина работай... Шибко шанго!
Ли Ти-сян смотрел на китобоев с ожидающей улыбкой.
Молодец! — Данилов хлопнул китайца по плечу и обратился к рабочим: — Понятно, ребятки?
А чего здесь не понять? — заговорили рабочие. — Понятно, только как на деле-то будет?
Сейчас проверим, — Данилов поплевал на ладони, потер их. — Становиться к лебедкам! Кто тут в снастях толк понимает? Давай-ка ты, — он указал на рабочего в бушлате. — Посмотри, какой трос к какому относится? Где тут крючки, о которых Ли Ти-сян толковал? Резчики! Беритесь за ножи! Резать поглубже!
Данилов сделал поперечные надрезы у головы и у хвоста кита. Между этими двумя надрезами разместились рабочие с ножами.
- Откуда у тебя этот товарищ? — указывая на китайца, спросил Степанов у Данилова.
- Рабочий из камбуза. Сам попросился к нам. По внешности тонковат, а на работу двужильный. У меня и то в глазах уже все крутится, а он ничего. Смотри, как орудует.
Степанов увидел на палубе судового врача и с досадой вспомнил, что не выполнил его просьбы — не дал помощницы, чтобы дежурить возле больного Курилова.
— Виноват, виноват перед вами, — сказал Степанов врачу. — Сейчас все сделаем.
Помполит торопливо перебирал в уме, кого бы можно без особого ущерба отвлечь для дежурства.
— Пойдемте к комсомольцам, они нас выручат, — предложил он и тут же воскликнул: — Хотя, стоп! На шел! Пусть помощницей у вас будет Оленька Данилова...
Помполит произнес имя девушки так же, как ее отец в день прихода на базу.
Степанов поискал Оленьку глазами. Она стояла недалеко от отца и настойчиво повторяла:
Да идите же кушать, батя!
Не мешай, Оленька, — гудел Данилов. — Самое горячее время.
Степанов подошел к ней. Оленька сердито сказала:
С утра у бати маковой росинки во рту не было и не идет кушать.
Сейчас, Оленька, Пантелею Никифоровичу не до еды. а у меня к тебе дело...
Степанов рассказал о Курилове, и девушка откликнулась на просьбу.
Конечно, согласна, раз надо. Только какая из меня санитарка выйдет?
Преотличная, — Степанов пожал ее крепкую руку и улыбнулся. — Завтра приду посмотрю на тебя в новой роли, товарищ медицинский работник!
Курилов пришел в себя, когда его уже доставили на базу. С недоумением смотрел он на белые стены лазарета, шкафчик с пузырьками, пустые койки, на свою левую руку в гипсе.
Тогда он вспомнил все и долго лежал с закрытыми глазами, с горечью думая о случившемся. Ему захотелось пить. Здоровой рукой он взял со столика, стоявшего У изголовья, стакан. Ложка звякнула о его край. Вошел врач, отдернул с иллюминатора марлевую занавеску.
Как себя чувствуете?
Тело все побаливает, — с виноватым видом при знался Курилов, вспоминая все, что с ним произошло.
Серьезно пострадала только рука, — успокоил врач.
Долго я пролежу? — с тревогой спросил Леонтий.
Через два—три дня можно будет сказать точно.
Ясно, — удрученно произнес Курилов, понимая, что врач уклоняется от прямого ответа. — А не скажете, где сейчас «Шторм»?
Около базы, но о делах здесь запрещено говорить, — мягко, но настойчиво произнес врач, встряхивая градусник. — Лежите тихо и спокойно. Быстрее поправитесь.
Леонтий прислушался. База стояла на якоре. С палубы доносился приглушенный шум. Там шла работа. Это успокоило Курилова, и он уснул.
2
Грауль пришел к Северову в тот момент, когда у капитан-директора сидели Степанов и Можура. Они обсуждали, как быстрее восстановить мачту. Увидев Грауля, все замолчали, ожидая, что он скажет. Весь его вид говорил о том, что он расстроен.
— Несчастье с бочкарем произошло по моей вине, — заговорил Грауль по-немецки. — Я забыл предупредить, что при охоте на больших китов бочку необходимо покидать. Я слишком увлекся охотой. Голубой кит так редко встречается.
Степанов перевел слова Грауля. И всем, в том числе и Можуре, который был особенно зол на Грауля, показалось, что гарпунер говорит искренне, а Отто, словно пытаясь закрепить это мнение, продолжал уже по-русски:
— Я ошень, ошень виновайт перед господин Курилофф... Я ходит к нему прошит прощенья...
Грауль слегка поклонился и вышел. Северов с досадой воскликнул:
— Вот тебе и лучший гарпунер мира! А что же от
других ждать!
— Хорошо хоть, что он свою вину признал, — сказал Степанов.
- Извинением Курилова с койки не поднимешь. — Можура яростно набивал трубку табаком. — Так как же мне быть?
- Ремонтироваться будете в Петропавловске, — ответил Северов. — Туда уже сообщили. Обещают быстро установить мачту.
- Когда идти в Петропавловск?
— Завтра утром.
Китобоец «Труд» вернулся к базе без добычи. Киты в районе его плавания не попадались. На судне было тихо. Члены экипажа ходили сумрачные. Степанов послал к ним Гореву прочесть лекцию, подготовленную ею вместе со Старцевым.
Девушка охотно согласилась. Ей хотелось взглянуть на франта-капитана, как она называла про себя Орлова. За время стоянки во Владивостоке они почти не виделись.
— Заодно лучше познакомишься с экипажем. Там много молодежи. Работы для комсомольской организации — непочатый край, — напутствовал помполит.
Китобойные суда стояли у борта базы. Горева по трапу спускалась на «Труд». Ей оставалось сделать еще шаг, чтобы ступить на палубу, как раздался отчаянный крик:
— Фрау... вумен... ноу, ноу![48]
Фрау — женщина (немецк.); вумен — женщина (аиглийск.); ноу — нет (английск.)
