О, вы сделайте гарпунер! — Лунден указывал на себя и Турмина, дополняя жестами, что он обучит комсомольца своей специальности. Петр кивал, выражая согласие, а. гарпунер продолжал:
Шлюшай меня, и будет иметь ошень много моней [57]
Моней — деньги (английск.).. Но сам он, видимо, не был заинтересован в том, чтобы побольше заработать на советской флотилии денег. Это казалось комсомольцу очень странным.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Степанов ходил по каюте, заложив руки за спину. Он был погружен в думы. В прошлом году флотилию преследовали неудачи, и все-таки дела обстояли лучше, чем теперь, во второй год советского китобойного промысла. Иностранные гарпунеры, будто сговорившись, тянут флотилию к поражению.
Помполит отправился к капитан-директору. Выйдя на верхнюю палубу, он остановился у поручней. Море лежало темное, таинственное, дышало холодом.
На базе было тихо. Разделочные площадки тонули во мраке. Прожекторы не горели. Где-то на юте тренькала балалайка и мягкий тенорок выводил:
Сама садик я садила,
Сама буду поливать,
Сама милого любила,
Сама буду целовать.
Тяни губы, готовься, — насмешливо прервал певца грубоватый голос. — Станет тебя милая целовать, коли без жира во Владивосток придем.
А ты каркай больше! Может, киты соберутся тебя послушать, — огрызнулся тенор.
Споривших не было видно в темноте. Степанов прошел дальше. До его слуха донеслись последние слова одного из них:
И чего начальство смотрит? Эти гарпунеры пакостят, а мы им: сэнк ю, очень рады. — Ив заключение категорическое: — Сволочи эти спецы!
Снова тренькнула балалайка, но тут же и замолкла. Чей-то простуженный голос сказал:
Хватит бередить душу, айда спать. Может, завтра и повезет.
Степанов вошел к Геннадию Алексеевичу. Капитан-директор застегивал китель.
А я к тебе собирался. Хорошо, что пришел. — Северов озабоченно перебрал лежавшие на столе бумаги. — Читай. Рапорты капитанов.
Догадываюсь о чем. Докладывают, что гарпунеры плохо бьют китов?
Да! — Капитан-директор опустился на диван, жестом пригласил Степанова сесть рядом. — Надо принимать решительные меры. — Северов забарабанил пальцами по валику дивана.
Пора нашим людям осваивать гарпунерское дело, — сказал помполит. — Наступило время, когда наши люди могут и должны стать к гарпунной пушке.
Иностранцы не отойдут от пушек, — повернулся к помполиту Северов. — А план-то в этом году больше прошлогоднего!
Вот то-то и оно! — Степанов положил руку на колено капитан-директору: — Ну что же, Геннадий Алексеевич, без риска ни одной победы не одержишь.
Значит, беремся за гарпунеров! — повеселел Северов.
— Беремся! — Степанов вытащил из кармана карандаш и блокнот. — На «Шторме» может стать гарпунером Курилов, надежный и старательный, на «Фронте» — Турмин.
Подойдет ли Турмин? Молод еще.
Комсомолец, серьезен, да и все время около пушки находится. — Степанов записал Турмина и продолжал: — На «Труде» пока самого Орлова поставим, а там подберем гарпунера. — Согласен, — кивнул Северов и обеспокоился: — Но согласится ли трест?
Дукин этого вопроса сам не решит, — сказал Степанов. — Партизанить нам тоже не годится. Самовольно отстранять иностранцев от пушек мы не имеем права. Но договор — кабальный. Наши люди не могут даже близко подойти к гарпунной пушке.
Кто на такой договор согласился? — сердито сказал Геннадий Алексеевич. — Почему не посоветовались?
Радируем Дукину и в обком партии о своем предложении разрешить нашим людям в день по два—три часа учиться стрелять из гарпунных пушек, — предложил помполит. — Я верю, обком нас поддержит.
Поздно вечером Дукин приехал из обкома партии к себе в трест. В кабинете никого не было. Дукин нервно ходил мелкими шагами из угла в угол и все время настороженно прислушивался.
Дрожащими руками он отодвинул штору и взглянул на вечерний Владивосток. Со склона Тигровой сопки, по которой взбегала Портовая улица, город был хорошо виден, но в глазах Дуки-на электрические огни расплывались в мутные пятна. Директор треста находился в смятении. Обычного спокойствия, уверенности, умения держать себя в руках не было. Он вытащил из кармана платок и вытер лицо. Лихорадочно метались мысли.
В обкоме ему только что сказали, что два работника, занимавшие ответственные посты, — Птуховский и Натыгин, арестованы. Басов и Мильмаи в Хабаровске разоблачены как враги народа... Все, кто приехал сюда по заданию троцкистского центра, провалились... Что делать?.. Бежать за границу? Но это невозможно. Пойти раскаяться? Но больше не поверят. А тут еще вдруг раскроется дело с китобойной флотилией. Но никто ничего не знает. Птуховский и Натыгин, наверно, не выдадут. Документов нет никаких... Ох, как стало трудно, тяжело работать! Всего надо опасаться, остерегаться.
Степанов и Северов просят обком партии разрешить им начать обучение советских моряков стрельбе из гарпунных пушек. Он вспомнил состоявшийся полчаса назад разговор с секретарем обкома.
Как же так получилось, что от иностранцев зависит наша флотилия?
Видите ли, гарпунерская профессия — сложное дело и сразу не дается! — сказал Дукин с озабоченным лицом.
Это верно, — согласился секретарь. — Но почему второй год не ведем обучения наших людей стрельбе из гарпунной пушки?
Есть договор, который заключили без нашего ведома, — с показным возмущением ответил Дукин, — и тем самым связали и себя, и промысел, и нас всех по рукам и ногам.
Что же, придется разрубить эти путы, — сказал секретарь. — Есть мнение обкома разрешить Северову начать обучение наших людей гарпунерскому делу.
Я давно этот вопрос поставил в наркомате, а там его не решают, — быстро и громко заговорил Дукин. — Говорят, что это может вызвать дипломатические осложнения и...
Вопрос ясен, — перебил секретарь. — Удовлетворяй просьбу Северова, немедленно радируй ему, а я сегодня с Москвой свяжусь.
Дукину ничего больше не оставалось, как попытаться выразить удовлетворение и уехать.
Директор треста долго стоял у окна. Успокоение не приходило. Он плотно закрыл дверь и набрал номер телефона. Сказав несколько слов, опустил трубку и опять быстро, мелкими шагами заходил по кабинету. Через полчаса в дверь осторожно, но настойчиво постучали. Дукин взглянул на часы, почти подбежал к дверям и яфустил высокого плотного человека в дорожном плаще с поднятым воротником. Над городом моросил дождь.
