— И в словах, — сказал Павлов.
С уходом «Ставрополя» на каждого трудоспособного мужчину поселения работы прибавилось втрое, если не вчетверо. Первым делом надо было закончить дом и склад для продуктов, боящихся холода.
Ушаков пока жил в палатке, не спешил перебираться в дом. Он понимал: для того чтобы зимой не беспокоиться о тепле, надо как следует проконопатить стены, настелить полы со специальной прокладкой, тщательно сложить печи.
Для зимней одежды раздали закупленные еще в Анадыре и бухте Провидения оленьи шкуры и камусы. Так как в палатке спать уже было довольно прохладно, Ушаков попросил Нанехак сшить ему спальный мешок.
Она быстро исполнила его просьбу. Мешок был сшит из хорошо выделанных оленьих шкур, был мягок и неожиданно просторен.
— Тут можно вдвоем поместиться! — весело сказал Ушаков, разложив мешок на постели.
— Я его сделала таким, чтобы было теплее, — объяснила Нанехак. — Когда мешок тесен, в нем может быть и сыро, и холодно… Ты видел, что кухлянки мы шьем тоже просторные, не в обтяжку. Так лучше.
Нанехак говорила медленно, чтобы Ушаков мог ее понять.
— Большое тебе спасибо, Нана!
Он чувствовал, что женщина относится к нему с какой-то особой нежностью и теплотой, но не придавал этому значения, считал, что она видит в нем прежде всего начальника. Все эскимосы были дружелюбны к нему, и Ушакову нравилось, что в этом добром расположении не было ни тени подобострастия, ни заискивания. Пожалуй, они даже с удовольствием указывали ему на какие-то промахи, любили давать советы…
Ушаков поставил перед собой задачу обойти все яранги лично и выяснить, кто еще в чем нуждается.
Хотя на острове стояли те же яранги, какие были в бухте Провидения, казалось, что в них появилось что-то новое, солидное и крепкое. Прежде всего — негаснущий костер, над которым всегда висел чайник. Тепло, горящие жирники в глубине меховых пологов, ряды деревянных бочек, заполненных мясом и жиром, висящие снаружи почерневшие от ветра и солнца куски моржатины, сытые, довольные лица людей.
Тагью поднял на высокие подставки свою байдару.
— Скорее бы закончить работу и заняться охотой, — сказал он. — Лед приближается к берегу, и моржи могут уйти.
Ушаков тоже думал об этом.
— Ну, еще чуть-чуть осталось, — сказал он Тагью. — Послезавтра можем выйти на моржовую охоту.
— Вот это хорошо! — обрадовался эскимос. — Надо запастись мясом не только для себя, надо подумать и о собаках.
— Да, это верно. Зимой нам придется много ездить, — сказал Ушаков.
— А без корма куда поедешь? — заметил Тагью.
В яранге Таяна слышалась музыка. Молодой хозяин пытался наиграть на мандолине мелодию исполненной в прощальную ночь песни.
— Здравствуй, Таян, — сказал Ушаков, войдя в чоттагин.
— Здравствуй, умилык, — ответил по-русски Таян.
Он довольно свободно говорил по-русски и по-английски, и с ним легко было общаться.
— Как твои дела? — поинтересовался Ушаков, оглядывая жилище.
Передняя стенка спального полога была распахнута, подперта палкой, и внутри меховой комнаты можно было увидеть на задней стене прошлогодний настенный календарь. В углу, возле потушенного жирника, громко тикал будильник, показывающий время.
— Я ставил эти часы по корабельному хронометру, — сказал Таян, заметив интерес Ушакова к будильнику, — но они все равно идут вперед, торопятся.
Ушаков достал свои карманные часы и перевел стрелки будильника на полчаса назад.
— Если тебе нужно, приходи ставить правильное время ко мне, — сказал Ушаков.
В холодной части яранги, помимо уже знакомых бочек с припасами, на стене висело несколько ружей, мотки нерпичьего ремня, снегоступы, небольшие багорчики и рыболовные снасти. Как выяснилось, эскимосы делали леску из китового уса. На него не нарастает лед, он легко сматывается и достаточно крепок.
Костер у Таяна был не просто огорожен камнями, а выложен обломками кирпича, которые тот подобрал возле нового дома.
Сам молодой эскимос, как заметил Ушаков, всегда отличался аккуратностью, одевался не то чтобы богато, но, при всей скромности, даже с каким-то изяществом.
— Нравится тебе здесь? — задал ему обычный вопрос Ушаков.
— Мне здесь очень нравится, — с чувством ответил Таян. — Здесь мне и. моей жене хорошо.
— Неужели среди вас нет ни одного человека, которому бы здесь не нравилось? — с легкой усмешкой спросил Ушаков, вглядываясь в лицо Таяна.
Как и в каждой яранге, Ушакову и здесь предложили чай, и, чтобы не обидеть хозяев, он пил которую чашку, с трудом разгрызая твердый кусковой сахар.
Таян ответил не сразу. Подумал и тихо произнес:
— Почему? Есть такие, которые жалеют, что уехали из бухты Провидения… Правда, их совсем немного, больше тех, что боятся…
— Чего боятся?
— Разного, — уклончиво ответил Таян.
— Нельзя же бояться просто так, — настаивал Ушаков. — Люди боятся чего-то определенного, верно?
— Верно, — согласился Таян. — Они боятся злых духов.
— Злых духов? — удивился Ушаков. — Где же они, эти злые духи?
— Они везде!
— И ты тоже боишься?
Таян молча пожал плечами.
— А кто говорит про злых духов?
— Старшие люди говорят.
— Кто? Иерок или, быть может, Тагью?
— Иерок, — сказал Таян. — И Тагью тоже.
— Иерок? — удивленно переспросил Ушаков. — Почему Иерок?
— Потому что он знает, что говорит. В нашем Урилыке он был главным.
— Как же так, Иерок? — в растерянности повторил Ушаков. Вот уж от кого он не ожидал такого.
Внешне Ушаков старался не показывать, что поражен услышанным. Для приличия он еще посидел минут десять в яранге, беседуя с Таяном о будущей школе, где смогут обучаться грамоте не только дети, но и взрослые, об охоте на моржа.
— Может быть, мы даже поедем на мыс Блоссом, на лежбище, — пообещал Ушаков.
— Это было бы очень хорошо! — радостно воскликнул Таян, провожая умилыка из яранги.
Иерок при свете медленно наступающего рассвета обходил поселок, начав с вершины, где стоял недостроенный дом. То и дело нагибаясь, он подбирал стружки и щепки, застрявшие между камнями, и складывал их в широкий подол брезентовой рабочей кухлянки.
Рассвет с трудом пробивался сквозь плотные, нависшие над горизонтом облака, просачиваясь на морскую поверхность, покрытую льдами, перебирался на темный берег, вызывая отблеск на ледовых закраинах замерзшего за ночь ручья.
Просыпались птицы.
Но их становилось все меньше, и это свидетельствовало о приближении долгой студеной зимы.
