Просыпались птицы.
Но их становилось все меньше, и это свидетельствовало о приближении долгой студеной зимы.
Там, в Урилыке, даже в самый пик холодов, солнце, хоть ненадолго, но все же показывалось над горизонтом. А здесь его не будет, как говорил Ушаков, почти три полных месяца. Таким образом, ночь продлится около ста дней. От одной этой мысли на душе становилось неуютно. Почему он не сказал это раньше, еще в Урилыке? Видимо, не успел или забыл. Думать о том, что умилык скрыл это специально, не хотелось. Тем более что однажды вечером Ушаков показал эскимосам, каким образом получается так, что день зимой убывает, а летом он нарастает. Но чтобы принять подобное объяснение, надо было согласиться со странным, противоестественным утверждением Ушакова: мол, Земля, Солнце, Луна — шарообразны. Иерок считал это невероятным и несерьезным с точки зрения здравого смысла.
Вообще, если верить Ушакову, многие явления природы объяснялись легко и просто. А что касается действия Неведомых сил, то их русский умилык начисто отрицал, утверждая, что на всей территории этого большого острова никаких злых и добрых духов не существует, и даже приглашал в будущем поехать поискать их вместе с желающими. При этом он пристально смотрел на Иерока.
Не понимает русский, что ни один уважающий себя дух никогда не покажется человеку. Никто и никогда не мог с полным основанием утверждать, что видел лик Ужаса или Добра. Просто в определенные моменты человек ощущает на себе действие этих сил.
Но обо всем этом Иероку не хотелось спорить с русским умилыком. Рано или поздно, под воздействием неумолимой логики природных явлений, он поймет, как на самом деле устроен мир.
Плохо только то, что молодые слушали его рассуждения с широко раскрытыми глазами, будто перед ними действительно являлась истина. Да еще смели говорить об этом дома, как это делала Нанехак, вовлекая в трудный разговор своего мужа.
Становилось светлее. Кое-где в ярангах запылали костры, и Иерок почуял теплый и живой запах дыма.
В последние дни, после того, как ушел пароход, бухту Роджерс заполнили нерпы. Они выныривали прямо у берега, взбирались на плавающие льдины, а самые храбрые даже пытались вылезти на остров.
Каждый, работавший на постройке дома, держал при себе ружье. То и дело сквозь перестук топоров, визг вгрызающихся в дерево пил и жужжание рубанков слышался выстрел, и за ним, в зависимости от результата, возглас радости или разочарования.
Нерпы и лахтака запасли достаточно, но для эскимосов главная добыча все-таки морж. Моржовую охоту все ждали с большим нетерпением.
Вчера Иерок сказал Ушакову, что еще день-два — и моржи уйдут вслед за чистой водой.
— Тогда прервем работы на строительстве на несколько дней и займемся охотой, — согласился Ушаков.
— Ничего страшного не будет, если останемся и без моржа, — сказал Старцев. — У нас достаточно продуктов — консервы, мука и всякие крупы.
— Но эскимос не может жить на консервах, — возразил Ушаков. — Кроме того, моржовое мясо потребуется и для собак.
— Когда эскимос не ест моржатину, он чувствует себя скверно, — веско заметил учитель Павлов.
— Видимо, в этом мясе есть какие-то не известные науке витамины, которые очень важны для здоровья северного человека, — добавил доктор Савенко.
Еще вчера вечером все подготовили к тому, чтобы сегодня пораньше выйти в море.
Когда Иерок вернулся в ярангу с охапкой стружек и щепок для костра, огонь уже горел и все обитатели жилища вышли в чоттагин.
Иерок торопился. Он и так уже упустил время, русские могут заметить его, совершающего обряд и просящего удачи у морских богов.
Иерок знал: если обряд совершен по всем правилам и морским богам принесены жертвы, можно смело рассчитывать на богатую добычу.
Взяв все необходимое, эскимос спустился на берег.
Он подошел к самой воде. Волна лениво плескалась у ног, чуть поодаль при свете медленно нарождающегося дня поблескивали большие льдины. Море жило своей необъяснимой и недоступной человеческому разуму жизнью. Здесь, на пороге пролива Лонга, явственно чувствовалось мощное его дыхание. Где-то там вдали, на льдинах, спали моржи, и их сон охраняли свои, моржовые, боги.
Иерок повернулся лицом к воде и зашептал заклинания. Для постороннего уха это был набор непонятных звуков, среди которых иногда угадывались знакомые слова. Многое из того, что он произносил полушепотом, сам Иерок не понимал, но чувствовал за всем этим какую-то загадочную силу. Именно эти заклинания и предназначались для морских богов, для тех, которые руководили распределением добычи.
Иерок бросил в воду кусочки полузасохшего оленьего жира, крошки табака и сахара. Он вновь отогнал от себя мысль о скудости приношения, отогнал зарождающиеся сомнения об аппетите богов, которые могли довольствоваться этими жалкими крохами.
— Доброе утро! — услышал он и, резко повернувшись, увидел на прибойном галечном валу Ушакова.
— А, это ты, умилык, — растерянно отозвался Иерок. — Доброе утро, хорошее… тихое…
Ушаков давно спустился на берег, но ждал, пока эскимос закончит свой священный обряд.
Они вместе зашагали к ярангам. Ушаков молчал, молчал и Иерок, с тревогой ожидая, что русский начнет задавать вопросы о заклинаниях и жертвоприношении. Как намекнуть ему, что этого делать нельзя, особенно сейчас, перед первым настоящим выходом в море, на самую главную для эскимосов охоту?
Но Ушаков молчал, и это молчание наполняло Иерока чувством благодарности к русскому человеку.
— Пойдем, умилык, пить утренний чай, — пригласил его Иерок.
Они вошли в наполненный теплым дымом чоттагин; вдруг Ушаков как-то странно повел носом и спросил:
— Откуда такой дым?
Иерок улыбнулся. Он понял удивление русского умилыка. Дело в том, что костры в эскимосских ярангах обычно кормили плавником — выброшенными на берег обломками попавших в ледовое море деревьев. Долго кочуя в морской воде, древесина теряла свои соки, пропитывалась солью, и дым от такого костра был особенный.
— Я собрал щепки возле дома, — объяснил Иерок.
— Когда я вошел в ярангу, мне даже показалось, что я вернулся в свою родную избу, — с улыбкой признался Ушаков. — По утрам, когда мать затапливала нашу печку, у нас дома пахло именно так.
— Значит, и ты вспоминаешь родину, — заметил Иерок, пододвигая гостю китовый позвонок.
Нанехак хлопотала возле костра, вскоре она подала на столик сушеное моржовое мясо.
— Я пойду вместе с вами на охоту, — заявил Ушаков, — вот только не решил, на чьей байдаре…
— Конечно, на моей! — решительно сказал Иерок. — Мы тебе найдем место второго стрелка.
