— Прощайтесь с Гринькой Смитом. За ним и лейтенантом Фелимором пришел миноносец.
Матросы возмущенно зашумели. Веселый, никогда не унывающий английский парень всем пришелся по душе, даже Брюшков, выражая свои симпатии, угощал его табаком, такой чести удостаивались очень немногие на клипере, да и то из среды унтеров.
Воин Андреевич, выслушав сообщение радиста, сказал:
— Жаль расставаться, да ничего не поделаешь, это их право. Позвать ко мне англичан.
И лейтенант Фелимор, и старший матрос Смит стали просить командира клипера, чтобы он разрешил завершить плавание на его корабле, тем более что миноносец «Отранто» тоже шел во Владивосток. Командир приказал передать эту просьбу командиру «Отранто» капитану Коулу. Тотчас же пришел лаконичный ответ: «Сожалею. Приказ адмирала».
Клипер лег в дрейф. У лейтенанта Фелимора подозрительно блестели глаза, когда он прощался с офицерами. И как потом передавал Сила Нефедов, его окончательно «разделал в лоск» Стива Бобрин.
— Сует ему мой Белобрысенький самую большую коробку с перчатками, такого они желтенького цвета, малюсенькие из себя, на дите и то поди не влезут, как-то я померил, они в каюте у него остались, так только три пальца и вошли — и по швам! Пришлось списать в иллюминатор, да их там еще около двух дюжин осталось. И надо вам сказать, что никогда я такой радости на лице у человека не видел, как у того Христофора Фелиморова. Аж затрясся весь, как увидал эти, прости господи, напальнички. Бормочет. В глазах слезы, жмет моему руки. Хороший был человек. И куда они ему? Думаю, взял из деликатности, от доброго сердца, чтобы моего не обидеть. Ведь так потратился человек, одному отцу Сидору пятьдесят целковых должен. И такая радость у этого Христофора, будто в адмиралы произвели…
Не менее трогательным было прощание Гарри Смита с его многочисленными друзьями. Все понимали, что расстаются навсегда с этим славным компанейским парнем, и каждый старался вручить ему какой ни на есть подарок. В мешок (который тоже был подарен) совали носки, платки, рубахи, Зуйков, хлопнув подошвой о подошву добротными шлепанцами, сплетенными из манильского троса, сказал:
— Носи, Гриня, не марай!
Гарри Смит отдарил Зуйкова, вручив ему свою фарфоровую наяду. Зуйков долго не брал такую драгоценность, да Гарри сунул ему трубку в карман и, хлопнув по плечу, сказал:
— Закуривай и будь здоров!
Под выстрелом у борта клипера плясала на волнах английская шлюпка. Матросы, гребцы с миноносца, поставив весла на валек, прислушивались к голосам, доносившимся с палубы «Ориона», и обменивались впечатлениями «об этих русских» и их корабле. Пожилой боси (боцман), командовавший шлюпкой, неодобрительно хмурил густые брови. Ему не нравилось слишком затянувшееся прощание. Он даже считал неприличным поведение своих соотечественников, которые так затягивают прощание с русскими. Боси вытащил из кармана часы. Прошло уже пятнадцать минут, как он подошел к паруснику, и больше сорока минут, как там стало известно, что за ними придут. Боси лишний раз убедился, насколько было предусмотрительно высшее начальство, приславшее инструкцию, как вести себя в русских портах. Инструкция запрещала матросам общаться с большевиками и прочими революционно настроенными элементами, как военными, так и гражданскими. И если говорить о большевистской заразе, то здесь, на этом паруснике, ее, видно, хоть отбавляй. Недаром клипер сбежал из Плимута на Восток, где тогда еще у власти стояли красные. Этих двоих, особенно матроса, приказано держать «в карантине»…
Боси опять вытащил часы, взглянув на циферблат, сильно щелкнул серебряной крышкой, что не предвещало ничего хорошего, буркнул:
— Он забыл, что все-таки является матросом королевского флота. — Боси сделал ударение на «матросе», он знал службу и никогда не позволял себе критиковать старших по званию, но в данном случае всем в шлюпке стало ясно, что боси прошелся и насчет лейтенанта и, быть может, главным образом имел его в виду.
Наконец лейтенант Фелимор ловко спустился по штормтрапу, потряс руку боси, поздоровался с матросами. Гарри Смит, прыгнув в шлюпку, только кивнул всем сразу и продолжал обмениваться прощальными словами с русскими матросами.
Шлюпка отвалила. Неожиданно Гарри Смит совсем по-русски сорвал с головы бескозырку (русскую) и, хватив ею по днищу, стал выкрикивать, мешая английские слова с русскими, все же достаточно ясно, чтобы понять, что Смит думает об адмирале. Завершил он свою прощальную речь таким «русским словом», что унтер-офицер Бревешкин, одобрительно крякнув, сказал:
— Мог ведь получиться настоящий марсовый из этого парня, туды его в акулью печень!..
Задавая темп гребцам, боси кивал головой, загадочно щурясь и ликуя в душе. Он раскусил этого Смита, явно «красного большевика», ругавшего на чем свет стоит адмирала. За такое Смита можно спокойно упрятать до конца рейса в карцер, а там решит военный суд. «И вот сейчас он, не закрывая рта, расхваливает русских, с которыми нам не сегодня, так завтра придется драться».
Боцман сказал:
— Что-то ты их так аттестуешь, будто лучше их людей нет и в Британской империи, где, как известно, никогда не заходит солнце.
Гарри Смит пожал плечами, секунду помедлил, прежде чем сказать:
— Встречал я и раньше хороших ребят, и думалось мне, что они водятся только у нас, оказалось, что везде есть стоящие люди.
Боцман спросил:
— Надеюсь, они найдутся и на «Отранто»?
— Еще бы, сэр! И прежде всех вы, сэр!
Матросы, опустив глаза и силясь не улыбнуться, налегли на весла.
Лейтенант Фелимор с первого взгляда разгадал душевные качества боси и, стремясь выручить Смита, заметил, что и он сам ничего плохого не может сказать о русских, они спасли их от гибели и месяцы заботились, как о самых близких людях.
На что боси проронил многозначительно:
— Посмотрим, посмотрим…
На другой день после встречи с «Отранто», увидав в миле с левого борта прогонистое тело миноносца, Воин Андреевич сказал старшему офицеру:
— Видимо, у англичан серьезные намерения. Берут реванш за Плимут. Думают, что мы опять можем удрать. — Командир тряхнул головой: — Вот когда хотелось бы, чтобы «Орион» превратился в линейный корабль. Тогда бы вся эта шушера при встрече поджимала хвост. — Он вздохнул. — А теперь сила на их стороне, да разве дело только в видимой силе, во всей этой стали, в пушках? Видно, нет, раз держится восставший народ… А уйти от них не так трудно, как вы знаете…
— Труда не составляет, — ответил старший офицер, — да зачем?
— Да, да, голубчик — зачем? Не в нашем понятии, как говорят матросы, оставлять отечество в опасности. Я много думал и говорил о возможности уйти в один из нейтральных портов.
