у них оружие. Шарп полоснул клинком, едва не отрубив одну кисть, и французы отступили. На смену им хлынула новая волна, но Харпер встретил ее выстрелом из семистволки. Ошеломленный неприятель отпрянул, окно опустело, и Шарп приказал стрелять по вольтижерам, пытавшимся расчистить подходы к двери.
Мушкетный залп оповестил о втором приступе на противоположную сторону. Передняя дверь содрогнулась под напором вольтижеров, баррикада из ранцев покачнулась, но Шарп перебросил сюда стрелков от задней двери, и те открыли беглый огонь из окон. Столкнувшись с неожиданным сопротивлением, французская атака захлебнулась так же внезапно, как и началась. Территория перед домом опустела, зато противник усилил обстрел с тыла, из-под прикрытия многочисленных хозяйственных построек. Шарп перезарядил винтовку, присел у заднего окна и едва успел взять на мушку вольтижера, как тот дернулся и исчез за углом, сраженный выпущенной с чердака пулей. Шарп выстрелил в другого, и французы поспешили спрятаться.
– Прекратить огонь! – крикнул Шарп. – Молодцы! Отлично поработали. Всем перезарядить. Проверить оружие.
Наступила относительная тишина, хотя артиллерия продолжала бить с холмов, и Шарп, услышав стук картечи по крыше, вдруг понял, что пушки ведут огонь по атакующим ферму французам. С чердака продолжали стрелять, причем стрелять неторопливо, прицельно, и Шарп мысленно похвалил Виченте. Скользнув взглядом по пленникам, он решил, что было бы нелишним пустить в дело винтовку Перкинса и мушкеты Сары и Жоаны.
– Сержант Харпер?
– Сэр?
– Свяжите этих ублюдков. По рукам и ногам.
Пока его связывали, Феррагус исподлобья смотрел на Шарпа, но не сопротивлялся. Связали на всякий случай и Феррейру. Тем временем Слингсби подобрался на четвереньках к куче ранцев, отыскал нужный и, достав фляжку с ромом, торопливо отвинтил крышку и припал к горлышку.
– Бедняга, – пробормотал Шарп и сам подивился своим чувствам к Слингсби. – Давно пьет?
– С тех пор как вышли из Коимбры, – ответил Буллен, – более или менее постоянно.
– Я его таким видел только раз.
– Наверное, он вас боялся, сэр.
– Меня? – удивился Шарп. Подойдя к камину, он опустился на корточки и посмотрел Слингсби в лицо. – Извините, лейтенант, что был с вами груб. – (Слингсби моргнул, нахмурился, пытаясь сосредоточиться, и на его лице проступило удивленное выражение.) – Вы меня слышите?
– Весьма благородно с вашей стороны, Шарп. – Слингсби кивнул и снова присосался к фляжке.
– Ну вот, мистер Буллен, вы слышали. Я извинился.
Буллен усмехнулся, открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут на чердаке защелкали мушкеты, и Шарп повернулся к окнам:
– Приготовиться!
Французы снова пошли в атаку со двора, на сей раз учтя печальный опыт предыдущего приступа: большая группа вольтижеров открыла огонь по единственному окну, тогда как несколько человек убирали со ступенек тела, расчищая путь штурмовой команде, которая совершила ошибку, устремившись вперед с победным воплем. Шарп распахнул дверь, а Харпер махнул рукой. Три шеренги ударили одна за другой, но французы не остановились и лезли через своих убитых и раненых товарищей. Мушкет треснул у Шарпа над ухом, и он, полуобернувшись, увидел Сару. Первая шеренга, перезарядив оружие, дала свой второй залп, когда один смельчак в голубом мундире все же прорвался в дверь и ввалился в комнату, где его встретил Шарп.
– Вторая – огонь! – проревел Харпер.
Шарп вырвал лезвие из живота француза, отбросил тело в сторону и захлопнул дверь. Сара, видя, что стрелки перезаряжают оружие, последовала их примеру. Дверь затряслась, с брусьев полетела пыль, но открыть ее уже никто не пытался. Расстроенные неудачей французы отступили. Стрельба стихла.
– Мы побеждаем, – сказал Шарп, а на измазанных порохом физиономиях появились ухмылки.
И это было почти правдой.
* * *
Два адъютанта генерала Саррю вернулись после успешно завершенной рекогносцировки, и на том, если бы здравый смысл возобладал, утренние волнения могли бы и закончиться. Оба офицера, явив достойную похвалы смелость, промчались по долине, огибавшей бастион, известный у англичан под названием Сооружение номер сто девятнадцать, под артиллерийским, винтовочным и мушкетным огнем, развернулись и устремились в обратную сторону. Осколок снаряда расцарапал до крови заднюю ногу одной из лошадей, но опьяненные опасностью доблестные молодые люди пронеслись мимо выдвинувшихся вперед стрелков, перелетели через речушку и замерли только перед генералом.
– Долина перекрыта, сир, – доложил один из них. – Заслоны из поваленных деревьев и кустов. Не пройти.
– И бастион с пушкой, – добавил второй. – Только нас и ждут.
Саррю выругался. Он свое дело сделал и мог со спокойной совестью отчитаться перед генералом Ренье, который, в свою очередь, доложил бы результаты разведки маршалу Массена: мол, так и так, все орудия настоящие, а долина, представлявшаяся удобным проходом вглубь вражеских позиций, на самом деле является частью оборонительной системы. Оставалось лишь подать сигнал, и стрелки возвратились бы, дым рассеялся, а утро погрузилось в тишину, но в тот момент, когда два всадника вернулись из смелого рейда, Саррю увидел идущих из блокированной долины португальских касадоров. Враг, судя по всему, предлагал помериться силами, а как известно, ни один французский генерал еще не стал маршалом, отказываясь от такого рода приглашений.
– Как они там оказались? – спросил он, указывая на солдат в коричневых мундирах.
– На тыльной стороне холма, сир, есть узенькая тропинка, защищенная воротами и фортами, – объяснил более наблюдательный из адъютантов.
Саррю фыркнул. Из объяснения следовало, что штурмовать форты через тропинку, которой воспользовались португальцы, дело безнадежное, тем не менее отступить, когда неприятель напрашивается на трепку, генерал не мог. Самое меньшее, что он мог сделать, – это заставить их умыться кровью.
– Прогоните их отсюда, – приказал Саррю. – И что, черт возьми, с тем пикетом?
– Они укрылись, сир.
– Где?
Адъютант указал на ферму, над которой поднимались клубы дыма. Туман ушел, но дыма было столько, что он вполне мог сойти за туман.
– Так выкурите их оттуда! – распорядился Саррю. Тратить время и силы, связываясь с каким-то пикетом, представлялось ему унизительным, но раздражение заставило генерала переменить мнение. Он привел в долину четыре полка и не мог просто развернуться и увести их
