— Да.
— А что со мной было?
— Вы напрасно храбритесь, я вижу, что вы немного побледнели.
— Вероятно, я слишком долго спал и смиренно винюсь в этом.
— Бросьте, бросьте! Не прикидывайтесь, я все знаю.
— Будьте добры, любимая, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.
— Ответьте мне — только откровенно: о чем расспрашивала вас королева-мать?
— Королева-мать?! Меня?! Разве она собиралась говорить со мной?
— Как?! Вы с ней не виделись?
— Нет.
— А с королем Карлом?
— Нет.
— И с королем Наваррским?
— Нет.
— Но с герцогом Алансонским вы виделись?
— Да, сию минуту я встретился с ним в коридоре.
— Что он сказал?
— Что между девятью и десятью часами ему надо дать мне какие-то приказания.
— Больше ничего?
— Больше ничего.
— Странно…
— Что же тут странного, скажите же мне наконец?
— Вы не слыхали никаких разговоров?
— Да что случилось?
— А случилось то, несчастный, что сегодня ваша жизнь на волоске.
— Моя?
— Да.
— Но что же случилось?
— Слушайте. Прошлой ночью хотели арестовать короля Наваррского, но вместо него в его комнате застали де Муи, который убил трех человек и убежал никем не узнанный; заметили только пресловутый вишневый плащ.
— И что же?
— А то, что этот вишневый плащ, который однажды ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других: вас подозревают, даже обвиняют в этом тройном убийстве. Сегодня утром собирались вас арестовать, судить и, может быть, приговорить к смерти; ведь вы, чтобы спасти себя, не признали бы, где вы были, не правда ли?
— Сказать, где я был?! — воскликнул Ла Моль. — Выдать вас, мою августейшую красавицу?! О, вы совершенно правы: я бы умер, распевая песни, только чтобы ни одной слезинки не пало из ваших прекрасных глаз!
— Увы, несчастный мой поклонник! Мои прекрасные глаза плакали бы горько.
— Но почему утихла эта страшная гроза?
— Догадайтесь.
— Откуда мне знать?
— Есть только одно средство доказать, что вы не были в комнате короля Наваррского.
— Какое?
— Сказать, где вы были.
— И что же?
— Я и сказала.
— Кому?
— Моей матери.
— И королева Екатерина…
— Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.
— О мадам, после того, что вы для меня сделали, вы можете потребовать от меня чего угодно. То, что вы сделали, воистину прекрасно и велико! О Маргарита, моя жизнь принадлежит вам!
— Надеюсь! Потому что я вырвала ее у тех, кто хотел отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.
— И вами! Моей обожаемой королевой! — воскликнул молодой человек.
В это мгновение звон стекла заставил их вздрогнуть. Ла Моль в безотчетном страхе отпрянул назад; Маргарита вскрикнула и замерла на месте, глядя во все глаза на разбитое окно. Пробив стекло, в комнату влетел камень величиной с куриное яйцо и покатился по паркету.
— Кто этот наглец? — крикнул Ла Моль и бросился к окну.
— Подождите, — сказала Маргарита. — По-моему, этот камень чем-то обернут.
— В самом деле, похоже на бумагу, — подтвердил Ла Моль.
Маргарита подбежала к странному метательному снаряду и сорвала тонкий листок бумаги, сложенный в узкую ленточку и обернутый вокруг камня.
Бумага была прикреплена ниткой, конец которой уходил за окно сквозь пробитую дыру.
Маргарита развернула бумажку и прочла.
— Вот несчастный! — воскликнула она.
Ла Моль, бледный и неподвижный, стоял как воплощение страха.
Маргарита передала ему записку, и Ла Моль со сжавшимся от горького предчувствия сердцем прочел следующее:
«В коридоре, который ведет к герцогу Алансонскому, длинные шпаги ждут графа де Ла Моля; может быть, он предпочтет прыгнуть из этого окна и присоединиться в Манте к де Муи?»
— Э, их шпаги не длиннее моей! — сказал Ла Моль.
— Да, но их может быть десять против одной.
— Кто же прислал записку? Кто этот друг? — спросил Ла Моль.
Маргарита взяла записку и пристально взглянула на нее.
— Почерк короля Наваррского! — воскликнула она. — Если предупреждает он, значит, действительно есть опасность. Бегите же, Ла Моль, бегите, я вас прошу.
— Как же мне бежать? — спросил Ла Моль.
— В окно. В записке же говорится — из этого окна.
— Приказывайте, моя королева, я готов повиноваться и прыгну, хотя бы мне грозило разбиться двадцать раз, пока я буду падать!
— Постойте, постойте! — сказала Маргарита. — Мне кажется, к этой нитке что-то прикреплено.
Ла Моль и Маргарита стали подтягивать привешенный предмет и наконец, к несказанной радости, увидели конец лестницы, сплетенной из конского волоса и шелка.
— Теперь вы спасены! — воскликнула Маргарита.
— Это какое-то чудо!
— Нет, это доброе дело короля Наваррского.
— А если, наоборот, это ловушка? — спросил Ла Моль. — Если эта лестница оборвется подо мной? А ведь вы сегодня сами признались в ваших нежных чувствах ко мне!
Маргарита, в душе которой сама радость стала источником страдания, побледнела.
— Вы правы, возможно, это так, — ответила она и кинулась к двери.
— Куда вы? Что вы хотите делать? — крикнул Ла Моль.
— Хочу убедиться лично — правда ли, что вас поджидают в коридоре.
— Ни в коем случае! Ни за что! Чтобы они выместили свою злобу на вас?!
— Что могут сделать наследнице французских королей и принцессе королевской крови? Я неприкосновенна вдвойне.
Маргарита произнесла эти слова с таким достоинством, с такой уверенностью, что Ла Моль поверил и в ее неприкосновенность, и в необходимость дать ей свободу действий.
Маргарита оставила Ла Моля под охраной Жийоны, предоставив самому решить — в зависимости от обстоятельств, — бежать ли или ждать ее прихода, и вышла в коридор. Коридор имел ответвление, которое вело к библиотеке, к нескольким гостиным, затем, параллельно коридору, к покоям короля и королевы-матери, а также к боковой лесенке, выходившей к покоям герцога Алансонского и короля Наваррского. Хотя пробило только девять часов, лампы были везде потушены, весь коридор оказался в полной темноте и лишь из одного из его ответвлений чуть брезжил свет. Маргарита не успела пройти и трети коридора, как услыхала перешептывание нескольких людей, явно старавшихся приглушить свои голоса, что придавало их шепоту таинственный и жуткий характер. Но в ту же минуту, точно по команде, голоса затихли, даже чуть брезживший свет почти померк, и все погрузилось в непроглядный мрак.
