— успел мысленно произнести я строки Эдгара По, еще прежде чем он пошевелился и со стуком выронил аркебузу.
А ведь утренний воскресный звон еще далеко не набатный.
Огюст выругался спросонья и снова раздался грохот — он тут же запустил руку в груду оружейного скарба перед собой.
— Огюст, это утро, — сказал я успокаивающе.
Огюст снова тихо чертыхнулся и огляделся.
— Вот и двадцать четвертое… Ничего не случилось?..
— Пока нет. Еще не вечер, — прибавил я.
— Тьфу ты!.. — Огюст встряхнул головой, окончательно просыпаясь. — Ты нарочно?
— Угу. Чтобы потом хуже не было.
— Да куда уж хуже… — Огюст задумчиво гипнотизировал остановившимся взглядом окно. — Если бы все уже случилось, было бы легче? — спросил он отрешенно.
— Не было бы, — сказал я уверенно, хотя понятия об этом не имел, и не исключено, что исподтишка думал обратное.
Огюст, не удержавшись, чуть улыбнулся.
— Да, стоит иногда смотреть правде в глаза.
«Хотя она такая переменчивая тварь», — подумал я. И почувствовал, что сказал именно правду.
Между тем, приглядываясь к Огюсту, я понял, что, строго говоря, ему уже легче. Слишком много невероятного, того, что воспринять по-человечески просто невозможно. А человеческий ум не в состоянии постоянно быть в напряжении, он просто отказывает, перестает воспринимать все так остро, как, казалось бы, должен был. И в какой-то степени все навалившееся не только сводило с ума, но и сглаживало ужасы, каких мы ожидали, отодвигая их с первого плана в сторону, делая их менее важными и настоящими. Конечно, до определенной степени. Только для определенной. Как вера в собственную смерть, которая, ведь, такая невероятная штука…
А может быть, это и значит — смотреть правде в глаза? То же самое, что не видеть мелочей, а абстрактная суть, по сути, мало что значит, и почти совсем не страшна.
Адмирал чувствовал себя с утра сносно, но находился в препаршивом настроении и яростно скрипел пером по бумаге, составляя уже которое письмо королю. Ведь все было так замечательно, когда он почти не выходил из Лувра. А теперь, когда он был буквально «выведен из обращения», его августейший названный сын даже не думал навещать своего бесценного и незаменимого наставника. Посмотрев на Колиньи, бесящегося в одиночестве и заводящее старое о том, что он не собирается позволять прятать себя как ненужную вещь, я сухо пообещал вернуться после обеда с нашими английскими друзьями и отправился домой.
На улицах, казалось, все страсти улеглись, все успокоилось. Воскресенье разливалось повсюду фальшивой благостью. По прежнему яркие небеса превращали Париж в мирный карамельный городок. Только в них кружилось откуда-то удивительно много воронья, согнанного звоном с колоколен. Неужели их всегда так много? Или все-таки сегодня особенно?
Я внезапно ощутил приступ острой ненависти к возможности предчувствий и любой мистике. В этом было слишком много от дешевой патетики и белыми нитками шитых фокусов. Но иногда так бывает и в жизни, и выглядит в ней еще отвратительней чем на сцене.
У отца одновременно находились и испанцы и Таванн с Бироном. Когда я появился, они как раз гурьбой выходили из его кабинета, вместе с ним самим, и вид у них всех был чрезвычайно мрачный и озабоченный. Вот оно, наконец? О чем они говорили? Уже о том, что произойдет нынче ночью или все же о чем-то еще?
Завидев меня, отец приветственно поднял бровь.
— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом?
— Э… — озадаченно протянул я.
— Ответ верный, — удовлетворенно кивнул он и целеустремленно двинулся со всей компанией к выходу, продолжая на ходу перекидываться какими-то отрывочными репликами с Таванном.
Я отправился искать Готье. Тот нашелся в оружейной, с лопаточкой на длинной ручке в руках, у засыпанного песком стола для разработки тактических маневров на котором, напряженно хмурясь, что-то задумчиво вычерчивал.
— Что происходит? — спросил я.
Готье с легким удивлением поднял взгляд, а заодно и лопаточку, продолжая опираться локтем о бортик песочницы.
— Ничего. Я думал, тебе лучше знать. Кто у нас в эпицентре событий?
В эпицентре? Мне показалось, что мы говорим на разных языках или имеем напрочь неправильное представление о том, в каких измерениях находимся.
— У нас-то как раз ничего не происходит. А что здесь? Уже что-то слышно о том, что затевается ночью? Что тут делал Таванн с испанцами?
— Понятия не имею, — Готье развел руками. — Нельзя же быть таким параноиком… Твой отец как-то не делился на этот счет информацией.
— Что значит, не делился?
Готье вздохнул и опустил лопаточку в изрытый песок.
— Ну а до того, он много делился? — видя мой все еще недоуменный взгляд, он добавил. — Должно быть, это все кажется ему несущественным.
— Несущественным? Отчего они тогда все дружно выглядели как на похоронах?
— Мало ли. — Готье пожал плечами. — Тут может быть целая прорва причин. А если будет что-то важное, нас это все-таки не обойдет.
— Не обойдет? — непонятно отчего вскипел я. — Да ведь уже двадцать четвертое!
— Знаю, — меланхолично отозвался Готье. — А что поделаешь?
— А где Рауль? — спросил я.
— В церкви, с дамами. Сегодня ведь воскресенье.
— Угу, я и забыл, — соврал я мрачно. — Тогда почему ты здесь?
— А — потому, что я безбожник, Б — мне все опротивело, В — потому что кто-то же должен быть здесь.
— Гениально. А в планах у нас что-нибудь изменилось?
— Пока нет.
— Что ж, может быть, это и хорошо.
— Но тебе придется встречать здесь гостей.
— В каком смысле?
— Ты не забыл, что я, твой отец и Рауль отправляемся вечером в Лувр?
— А, ну да… — Я сделал вид, что меня это ничуть не тревожит. — Но надеюсь, вы не забыли, что у нас есть еще и девушки, которых вы в Лувр не берете, и что мы с Огюстом сегодня прячем Колиньи? Правда, не исключено, что повезем мы его не в дом Уолсингема, а прямо сюда.
— Что? — изумился Готье.
— По-моему, здесь будет безопаснее. Если вообще где-то есть безопасное место. За его домом присматривают хранители.
— Зачем?!
— Вот и я тебя спрашиваю — зачем? Значит, для них это почему-то важно?
— О господи, — устало вздохнул Готье. — Дался вам этот старый пень!
— Но он ведь зачем-то дался им. По какой-то причине им надо, чтобы какие-то события протекали так же, иначе не пришлось бы им самим тут что-то подстраивать. Наверное, он все-таки нужен им как клин — разделяй и властвуй.
— Как будто других способов нет…
— Но ведь этот-то проверенный.
