Алина снова указала на двери, хотела вымолвить что-то, но Шенк воскликнул:
– Иду, ухожу, но помните, что я сказал!
Бледный, вне себя барон прошел в свою комнату на другом конце замка, огляделся среди всякого рода вещей, среди довольно роскошной обстановки и рассмеялся злобно:
– Это все ее!
Он отворил несколько ящиков в письменном столе, в комоде, в конторке, но все захлопнул, приговаривая:
– Все ее, моего ничего нет!
Шенк взял палку, шапку и вышел из комнаты.
Через несколько минут он уже быстрыми шагами шел по большой дорожке парка.
Обитатели замка, видя, как он спешит, думали, что он пошел на ближайшую ферму по какому-нибудь важному делу.
Кто мог подумать, что этот барон Шенк, которого все боялись, но и все ненавидели, уходит из замка навсегда?
Выйдя из парка в поле, Шенк вслух спросил себя: «Куда же идти?» И тотчас же ответил: «Конечно, в Мосбах, куда явится со временем этот офицер. Надо на всякий случай записать фамилию его, мельком слышанную».
Шенк достал из кармана книжку и карандаш и написал: «Капитан Доманский». Он снова спрятал книжку в карман кафтана и вспомнил, что в другом кармане лежит кошелек с деньгами; он вытащил его и остановился как бы в нерешительности.
– Нет, и это ее деньги, следовательно, и они мне не нужны. Не первый раз Шенк на улице без гроша; правда, прежде было легче; он умел воровать, любил мошенничество и обман; теперь будет много труднее. Вдруг прельстило дурака сделаться честным. Все равно не пропаду и без этих грошей.
И Шенк швырнул в кусты туго набитый червонцами кошелек.
– Авось какая-нибудь убогая старуха или пастух найдут, и мое глупое дело сделается вдруг добрым делом.
Шенк рассмеялся и зашагал по дороге. Через несколько минут он вздохнул глубоко и выговорил:
– Ах, Алина, Алина! Говорят философы: негодяй мужчина может вдруг сделаться чуть не святым, а женщине из разврата нет возврата! Но все-таки Шенк не оставит тебя, не потеряет из виду ни на минуту.
Остановившись к ночи в маленьком городишке на постоялом дворе, Шенк, несмотря на усталость и голод, не спросил себе ужина.
– Заплатить нечем, – подумал он.
Бывало, прежде он, не стесняясь, поел бы, прожил бы несколько дней и ловко исчез бы из глаз хозяина, не заплатив ни гроша. Теперь ему подобного «не хотелось».
Будто что-то спавшее в нем с рождения проснулось, громко заговорило и, опрокинув всю его философию обмана, всю его систему «сбора дани с простодушия людского», заставляло его находить маленькое, детское удовольствие в сознании, что он поступил «как и другие добрые люди».
– Но ведь надо скорее обдумать все! – говорил он себе. – Что делать, чтобы иметь гроши на хлеб? Где поселиться? Как следить за ней и за проходимцем?
Все это решить и устроить было немудрено. Было одно обстоятельство, пугавшее барона. Откуда достать средства на дальнее путешествие вслед за Алиной?
– Хорошо, если она еще не скоро двинется в Турцию или в Россию, – думал он. – Месяца через три я извернусь и достану деньги! Достану честным образом! А если она тотчас выедет да еще даст круг по Европе? Как я поеду? А если я не поеду тотчас же за ней, то потеряю ее следы. Тогда всему конец!.. Ну, Шенк, доказывай, брат, себе теперь, что ты действительно умный и находчивый человек!!
Через два дня Шенк все придумал…
Алине было жаль барона. У нее к Шенку было какое-то чувство, вроде дружбы и благодарности вместе…
Но любовь, страсть взяли верх!
Алина променяла друга на «проходимца», и с этой минуты случился переворот в ее жизни…
Судьба повлекла ее к погибели! И она сама, конечно, не знала этого и не предугадывала!..
После исчезновения Шенка, через три дня, Доманский занял его место гофмаршала и полного хозяина в Оберштейне.
Герцог ревновал Алину, бесился, но являлся редко в Оберштейн, так как Алина принимала его все холоднее.
Несколько раз просил и требовал герцог об удалении нового придворного.
Доманский послан был судьбою играть большую роль в жизни принцессы Елизаветы.
Это был очень умный и образованный человек, простой шляхтич, но настолько даровитый, предприимчивый и, наконец, изящный внешностью, что вся польская эмиграционная аристократия знала Доманского и считала членом своего круга.
Доманский был членом Барской конфедерации и уже искусился на поприще политики, дипломатии, тайной агитации и пропаганды и, кроме того, отличился на поле битвы. Он состоял при французе Дюмурье, которого Шуазель присылал на помощь барским конфедератам.
Доманский был сначала в свите Дюмурье и участвовал в организации войск конфедератов; но затем, когда Дюмурье был отозван в Париж, Доманский отправился в отечество и был назначен конфедерацией на должность «консилиаржа» Пинской дистрикции, или уезда. За это время он познакомился и близко сошелся с князем Радзивиллом, который скоро под его влиянием стал в оппозицию королю Станиславу. Весною в городке Ландсгут собрался конфедерационный генеральный комитет из всех остатков барских деятелей, а равно и из вновь примкнувших эмигрантов. На этом съезде участвовал и Доманский, уже известный как близкий друг Радзивиллов, Сангушко и других. Осенью Радзивилл снова съездил в Париж и здесь окончательно решился взять на себя руководство новым предприятием – выставить императрице русской новое затруднение в лице самозванки.
Не зная, что делает и что хочет предпринять орден иезуитов, князь пожелал действовать самостоятельно. Через сестру узнал он, где находится исчезнувшая принцесса Володимирская.
Карл Радзивилл видал ее у кузины на вечерах, но тогда он и не помышлял о политической роли в Европе.
Теперь надо было воспользоваться уже готовой самозванкой, женщиной расточительной, подходящей к этой роли.
Радзивилл в октябре послал приятеля Доманского к принцессе, чтобы ближе узнать ее, проверить, насколько она годна в самозванки, и затем, в случае ее годности, – познакомиться.
Одновременно князь послал другого наперсника – Коссаковского прямо в Константинополь для переговоров с диваном, чтобы узнать, как посмотрит Порта на это новое оружие в борьбе с Россиею, то есть на выставление претендентки на русский престол.
Пока Коссаковский ехал и плыл по морям и по суше, Доманский готовил принцессу Елизавету на предстоящую ей роль. Через любовника, красивого, умного, образованного, много путешествовавшего не по одной только Европе, как Алина, она узнала многое.
Алина узнала теперь в подробностях все нити интриги польской против ненавистной им Екатерины и еще более ненавистной куклы – Станислава Понятовского.
Изредка Алина переписывалась с княгиней Сангушко и знала от нее все подробности о положении дел в Европе.
