В первых числах января нового, 1774 года маленький Цвейбрюкен оживился от прибытия двух именитых владетельных особ: польского магната, претендента на польский престол, и всероссийской принцессы, претендентки на престол своего деда Петра Великого. Так гласила молва…
Добродушный народ, волновавшийся по улицам Цвейбрюкена, был бы очень удивлен, если бы знал, что для этого путешествия и свидания политического характера князь Священной Римской империи, имения которого были уже конфискованы, продал родовой бриллиант какому-то парижскому ювелиру-еврею. А наследница российского престола, чтобы двинуться в путь со своим штатом придворных, с Доманским, с любимицей Франциской и с десятком других лиц, должна была под разными предлогами вымолить у герцога Лимбургского двести червонцев, обещая ему за это все на свете: и возврат к взаимности, и хлопоты в будущем за его права на Шлезвиг-Голштейн, и передачу своих прав на Оберштейн в случае путешествия в Россию.
Князь Радзивилл приехал первый и занял лучший дом в Цвейбрюкене. Принцесса явилась на другой день. Свита Радзивилла сияла золотом и серебром – еще никогда Цвейбрюкен не видал ничего подобного.
Действительно, легко было добродушным немцам поверить, что тот, у которого такой блестящий штат, конечно, может быть претендентом на престол.
Свита принцессы Всероссийской, от которой ждали еще большего блеска, потерпела полнейшее фиаско. Сделать все путешествие взад и вперед, одеть свою свиту на занятые двести червонцев было Алине мудрено. Но кокетка догадалась выйти с успехом из затруднительного положения.
Если свита ее была одета просто, то сама она и подавно. Она была в черном с головы до ног. И жители Цвейбрюкена, недоумевавшие при виде просто одетой свиты принцессы Всероссийской узнали, что это делается умышленно.
Принцесса дала слово носить траур и скромно одевать своих придворных до тех пор, пока она не завоюет своих прав на престол, завещанный ей покойною матерью.
На другой день по прибытии принцессы князь Радзивилл явился к ней с одним лишь аббатом, иезуитом Ганецким. Около принцессы Елизаветы был только Доманский.
Радзивилл представился принцессе со словами, что когда-то он имел честь встречать ее в парижских салонах, в особенности в гостиной своей кузины, княгини Сангушко. В замечательной красавице музыкантше, владетельнице Азовской он и тогда угадывал будто бы или предчувствовал личность более высоко стоящую и царского происхождения.
Алина – не политичная и не дипломат, а женщина-кокетка – не утерпела, чтобы тут же намеками не напомнить Радзивиллу, что в Париже литовский магнат и миллионер казался ей всегда человеком суровым и нелюдимым, тогда как теперь она видит любезного и приветливого человека.
Лицо, улыбка и глаза Алины говорили князю-магнату:
– Тогда, в Париже, вы с высоты своего величия относились к какой-то музыкантше: ни разу не сделали ей чести бросить хотя одно вежливое слово, хотя один комплимент насчет ее игры. А теперь вы же приехали в Цвейбрюкен поклониться принцессе Елизавете, от мановения руки которой зависит не только ваша личная судьба, но судьба вашего отечества.
Обменявшись двумя-тремя фразами, принцесса и князь удалились в другую комнату, оставив своих спутников.
С первых же слов Радзивилла Алина догадалась, что цель свидания одна – узнать и увидеть ее поближе, убедиться собственными глазами и собственным рассудком, насколько она может быть Елизаветой, претенденткой.
Действительно, Радзивилл когда-то не обратил никакого внимания на какую-то красавицу музыкантшу, о которой уже ходил отчасти слух, что она не владетельница Азовская, а просто авантюристка.
Радзивилл в особенности имел основание считать ее авантюристкой вследствие двух-трех неосторожных слов, слышанных им от родственника, молодого секретаря польского посольства, графа Осинского.
Когда «Пане коханку» решил взять на себя деятельную политическую роль и стать во главе рискованного громадного предприятия, то самые энергические и деятельные члены эмиграции вспомнили об исчезнувшей из Парижа Princesse de Wolodimir.
Быть может, все они хорошо знали, что это за личность, но все они хорошо помнили, насколько это была очаровательная и блестящая женщина.
Преступление, неожиданно совершившееся в ее дворце, было тоже хорошо памятно. Если легковерные парижане, от придворных до черни, поверили россказням епископа Родосского, то, конечно, магнаты польские, знакомые с характером действий русской императрицы, не поддались обману. Они лучше, чем кто-либо, могли знать, действительно ли способна была Екатерина вдруг послать в Париж наемных злодеев, или спадассинов, чтобы зарезать в нескольких шагах от Лувра какую-то красавицу, выдававшую себя за принцессу Всероссийскую.
Но суть дела была совсем не в том, кто и что исчезнувшая принцесса; суть дела заключалась в том, что польским патриотам нужно было устроить новое, хотя бы и маленькое, затруднение русской императрице.
Если часть барских конфедератов, взятых в плен и сосланных на дальний восток России, на Волгу и Яик, решились помогать новоявленному государю Петру Феодоровичу, зная хорошо, что он – просто Емелька Пугачев, то именитым членам Барской конфедерации захотелось теперь тоже выставить на западе pendant [32] к Пугачеву. А эта личность, под пару самозванцу, уже была готова, уже была найдена давно орденом иезуитов, членом ордена – Игнатием.
Доманский писал к Радзивиллу и другим влиятельным лицам, что авантюристка, сделавшись уже владетельной графиней Оберштейн и считающаяся невестой герцога Голштейн-Лимбургского, настолько подходит к роли самозванки, как, быть может, никакая женщина во всей Европе. И Радзивилл решился ехать на свидание, чтоб лично убедиться в этом.
После часовой беседы «Пане коханку» убедился вполне в способности красавицы кокетки не только играть роль самозванки с полным успехом, но убедился даже и в том, что она не посрамила бы никакого престола, если бы судьба помогла ей достигнуть этого.
Радзивилл, конечно, крайне интересовался узнать всю жизнь этой загадочной женщины, узнать, где и при каких обстоятельствах могла она получить такое образование, узнать, кто она. Если ему наверно известно, что она не дочь покойной императрицы Елизаветы, то кто же она? Так как эта басня положительно могла бы быть действительностью.
Когда «Пане коханку» добродушно стал намекать Алине о своем желании знать, прежде чем вместе идти на великое дело, кто и что она, то принцесса Елизавета гордо и презрительно смерила польского магната с высоты своего величия, с высоты своего императорского величества. И Радзивилл убедился, что красавица искренно, а не притворно верует в свое происхождение. В свой черед Радзивилл подивился точно так же, как когда-то и отец Игнатий.
