— Лама Нупгун Церен — старый упрямец...— согласился вождь вождей.— А вы, господин Сахиб Джелял, я вижу, превосходно осведомлены.
Очень хотелось Пир Карам-шаху заглянуть в глаза ассирийского бородача, сидевшего на кошме с величием и невозмутимостью, достойными властелина Азии. Сахиб Джелял всегда был невозмутим. Он никогда не терял спокойствия.
Посмотрите, как бесцеремонно уклонился от разговора о Резван. И он прав: «Что такое эта женщина, когда вопрос касается Далай Ламы?»
В самых неожиданных местах, в самое невероятное время приходилось встречаться Пир Карам-шаху с Сахибом Джелялом. И всегда Сахиб Джелял производит впечатление уравновешенности и мудрого величия. Он свободно ездил везде. Он разъезжал по городам и пустыням Афганистана, Кашгарии и Северной Индии с восхитительной непринужденностью, будто и не существовало границ государств. Будто не свирепствовали на дорогах и перевалах банды разбойников, будто не свистели пули и не раскачивались на виселицах жертвы произвола.
Никто не спрашивал Сахиба Джеляла, кто он и откуда. Все знали его, или всем казалось, что знают его — удивительного и представительного, обстоятельного, мудрого. Само собой разумелось, что такая величественная фигура не может суетиться, заниматься пустяковыми вопросами. Такие, преисполненные внешнего и внутреннего значения, персоны могут решать лишь вопросы государственной важности.
При дворе бухарского эмира в Кала-и-Фатту господин мудрости Сахиб Джелял формально не представлял интересов Ага Хана, но, по-видимому, что внушало почтение, имел от него широкие полномочия. Не предъявлял Сахиб Джелял никаких верительных грамот от духовного главы исмаилитов и не подписывал чеков на банки финансовой касты ходжи, но когда он оказывался по своим делам в Кашмире, или Кашгаре, или Лахоре и даже в далеком Мешеде, немедленно самое высокопоставленное мусульманское духовенство спешило навстречу пышной кавалькаде великолепно разодетых всадников, которые сопровождали в таких случаях весьма скромно и выдержанно одетого в стиле мекканского шейха господина знаний Сахиба Джеляла. А он появлялся среди духовенства полномочным представителем Ага Хана — Председателя Мусульманского Всеиндийского конгресса. Надо сказать, едва ли кто-либо из деятелей исламского движения мог вспомнить, где и когда Сахиб Джелял выступал официально, с какими-либо заявлениями, например, по поводу прогрессивных течений в исламе или, наоборот, с проповедью восстановления первобытного ислама во всей его первозданной простоте и воинственности. И тем не менее господин мудрости был почетным гостем любой соборной мечети, в любой самой святой святыне исламского мира.
Частые его приезды в Пешавер всегда считались желанными, н он находил любезный прием на вилле мистера Эбеиезера Гиппа, причем сам мистер Эбенезер давно уже уверовал в то, что Сахиб Джелял является по меньшей мере «человеком» эмира и Ибрагимбека. Несмотря на самые серьезные сомнения, Пир Карам-шаху приходилось считаться с «бородачом», как некиим таинственным звеном той гигантской и могущественной системы, которой Лондон опутывал всю Азию.
Особенно импонировало всем, что Сахиб Джелял никогда не просил денег, никогда не торговался и всегда, наоборот, охотно шел навстречу, когда к нему обращались за помощью.
Удивительно! Он никогда сам не давал ни копейки взаймы, но пользовался у эмира и даже у скупой, скаредной Бош-хатын широким кредитом. Однако использовал он его не для себя, а для тех, кто обращался к нему. У него была одна черта, делавшая его исключительной личностью на фоне азиатских нравов, — он никогда никому не делал подарков и сам вежливо отклонял малейшие попытки тех, кто под разнообразными предлогами пытался дать ему взятку то ли в виде породистого аргамака, то ли цельной штуки драгоценной материи, то ли красавицы-рабыни. Он не брал. Насчет его неподкупности ходили легенды. Это заставляло проник-нуться к Сахибу Джелялу ещё большим уважением...
Огромные коряги столетней арчи горели в памирском камине, выступавшая на дереве смола вспыхивала голубоватыми огоньками и распространяла по убогому помещению поистине царственные ароматы. Близилась ночь. Все по обыкновению собрались у огня в огромном зале-сарае царского дворца повелителя Мастуджа. Было очень сыро, холодно, и все теснились у огня.
Недавно приехавшие с охоты гурки, более молчаливые и мрачные, чем обычно, грелись у гигантского дымного пламени очага у самой входной двери. У двоих из гурков были забинтованы головы. Кто-то сказал, что в азарте охотники сорвались со скалы. От промокших одеяний поднимались клубы пара. Кто-то из гурков запел, тягуче, жалобно, и тоскливую мелодию подхватили остальные.
Вождь вождей недовольно поднял голову.
Песня стихла. Начальник гурков встал и обратился издали к Пир Карам-шаху:
— Позвольте, господин начальник, доложить.
— Вижу и так — приехали с пустыми руками. Сидите уж. Успеется,— И, уже обращаясь к Сахибу Джелялу, заметил: — Образцовая дисциплинированность! Беспокоятся, что не успели вовремя доложить. А речь идет о пустяках, о неудаче на охоте.
Он так и не позволил начальнику гурков рассказать, что случилось. Но какими-то неведомыми путями в зал-сарай проник слушок. Вельможи мастуджцы шептались, что кто-то погиб, и шепот этот достиг ушей Сахиба Джеляла. Вот, оказывается, почему так печально пели гурки.
Беспокойство охватило Сахиба Джеляла. Он невольно подумал о докторе Бадме, уехавшем провожать посла Далай Ламы. Волнение на этот раз не укрылось от Пир Карам-шаха, и он снова попытался заглянуть в глаза «ассиро-вавилонянина».
Вождь вождей с подозрением смотрел на всех, с кем сталкивался на Востоке. Он не пропускал ни одного человека, вставшего на его пути, пока не «пробовал» его на вкус и цвет, на запах. Этого требовала профессия Пир Карам-шаха.
Он никогда не отступал от этой привычки. И теперь он распробовал Сахиба Джеляла. По крайней мере ему так казалось.
Он снова встретился взглядом с глазами, черными, бездонными и жесткими, и сразу же забыл, зачем искал этот взгляд. Потом он вспомнил: «У него гипнотический взгляд. Он заставляет собеседника делать что хочет». Так говорили многие, кто знавал Сахиба Джеляла ближе. Его взгляда боялись, хотя на самом деле люди боялись своей слабости.
В слабостях Пир Карам-шах никогда не признавался. И он тут же попытался убедить себя, что сила взгляда Сахиба Джеляла — пустая выдумка трусов, слюнтяев. Он твердо решил использовать сегодняшний вечер, чтобы установить, наконец, кто и что Сахиб Джелял.
