Теперь задача заключалась в том, чтобы как-нибудь добраться до адмиральского судна. Нельсон подошел ко входу в гавань так близко, как только было возможно без риска для корабля, и все же между военной гаванью и флагманским кораблем оставалось расстояние в четверть мили. Во время переправы шлюпки могли бы затонуть раз десять.
И действительно, чем ближе к выходу из гавани подплывала королевская шлюпка (имея в виду столь опасные обстоятельства, мы позволим себе уделить ей особое внимание), тем опасность представлялась все очевиднее и грознее. Юго-западный ветер, дувший с берегов Африки и Испании, проносился между Сицилией и Сардинией, между Искьей и Капри, не встречая никаких препятствий начиная от Балеарских островов вплоть до подножия Везувия; он гнал огромные валы, которые, подкатываясь к берегу, опрокидывались, разверзая влажные пасти, словно какие-то чудовища, и грозили поглотить под своими сводами хрупкие шлюпки.
Когда подошли к границе, отделяющей сравнительно спокойное море от моря неистовствующего, даже у королевы дрогнуло сердце и она заколебалась. Что до короля, то он сидел молча и неподвижно, держа у своих ног Юпитера и судорожно прижимая его к себе; он пристально, от ужаса широко раскрыв глаза, смотрел на гребни волн, которые вздымались, как морские кони, и обрушивались на Мол, а потом, ударившись о гранитное препятствие, с воем, жалобным и вместе с тем свирепым, низвергались у его подножия, вздымая трепещущую неощутимую пену, во тьме похожую на серебряный дождь.
Несмотря на то что море явило беглецам столь грозный лик, граф фон Турн, ревностный исполнитель полученных распоряжений, старался преодолеть препятствия и сломить преграды. Стоя на носу шлюпки, уцепившись за борт и сохраняя равновесие, научить чему могли только долгие годы странствий по морям, он бросал вызов ветру, сорвавшему с него шляпу, и морю, с ног до головы обдававшему его брызгами. Он подбадривал гребцов, повторяя одну и ту же фразу монотонно, но твердо:
— Гребите сильнее! Гребите! Шлюпка продвигалась вперед.
Но едва они вышли в открытое море, борьба завязалась не на шутку. Три раза шлюпка победно взлетала над волной и опускалась по ее крутизне — и трижды следующая волна влекла ее назад.
Даже граф фон Турн понял, что бороться с таким противником — безумие, и он обернулся, чтобы спросить у короля:
— Государь, как вы распорядитесь?
Но он не успел договорить. Чуть только граф, оглянувшись на секунду, оставил лодку без внимания, волна, высотой и мощью превзошедшая все предыдущие, обрушилась на нее и захлестнула. Шлюпка содрогнулась, раздался треск. Королева и юные принцы вскрикнули, подумав, что настал их последний час. Пес жалобно завыл.
— Поворачивайте назад! — крикнул граф фон Турн. — Плыть в такую бурю значит искушать Творца. К тому же утром, часов около пяти, море, вероятно, успокоится.
Гребцы, в восторге от такого распоряжения, круто повернули, провели шлюпку в гавань и пристали к набережной как можно ближе от входа.
LXXVI. СЕРЬЕЗНАЯ ССОРА МЕЖДУ МИКЕЛЕ И БЕККАЙО
В эту страшную ночь не одним только царственным беглецам пришлось бороться с ветром и морем.
В половине третьего, как всегда, кавалер Сан Феличе вернулся домой и в волнении, заставившем его забыть все свои привычки, дважды громко позвал:
— Луиза! Луиза!
Луиза выбежала в коридор. По голосу мужа она поняла, что случилось нечто необычайное; увидя его, она в этом окончательно убедилась.
Кавалер был смертельно бледен.
Из окон библиотеки он мог наблюдать все, что происходило на улице Сан Карло, — иными словами, видел злодейское убийство Феррари. Несмотря на свою кроткую внешность, кавалер был чрезвычайно храбр (он был наделен той редкой отвагой, что рождается в великих сердцах под влиянием глубокого человеколюбия), поэтому его первым движением было спуститься вниз и броситься на помощь несчастному, которого он мгновенно узнал, ведь это был курьер короля. Но в дверях библиотеки его остановил наследный принц и своим вкрадчивым и холодным голосом осведомился:
— Куда вы так спешите, Сан Феличе?
— Куда я спешу?! Как, разве ваше высочество не видит, что там происходит?
— Отлично вижу. Там убивают человека. Но разве это столь редкое событие на улицах Неаполя, чтобы принимать его так близко к сердцу?
— Но ведь тот, кого убивают, королевский курьер!
— Знаю.
— Это Феррари!
— Да, я узнал его.
— Но как это возможно? И почему этого несчастного терзают под крики «Смерть якобинцам!»? Ведь он, напротив того, один из самых верных слуг короля!
— Как возможно? И почему? А вы читали письма Макиавелли, посла славной Флорентийской республики в Болонье?
— Разумеется, читал, монсиньор.
— Стало быть, вам известен ответ, данный им флорентийским магистратам по поводу смерти Рамиро де Орко, которого нашли разрубленным на четыре части, насаженные на кол по четырем углам площади Имолы?
— Рамиро де Орко был флорентиец?
— Да, и поэтому сенат Флоренции счел себя вправе потребовать у своего посла отчет о подробностях этой странной смерти.
Сан Феличе напряг свою память:
— Макиавелли ответил: «Могущественные синьоры, мне нечего сказать вам по поводу смерти Рамиро де Орко, кроме того, что Чезаре Борджа — правитель, которому лучше других известно, кого казнить, а кого миловать сообразно его заслугам».
— Отлично! — ответил герцог Калабрийский с бледной улыбкой. — Поднимитесь к себе на лесенку и обдумайте ответ Макиавелли.
Кавалер отправился к своей лесенке, но не поднявшись еще на первые три ступеньки, понял: рука того, кому нужна была смерть Феррари, и направляла удары, только что сразившие его.
Спустя четверть часа принца вызвали к королю.
— Не покидайте дворец, не повидав меня, — сказал он кавалеру. — По всей вероятности, я сообщу вам какие-нибудь новые вести.
Действительно, не прошло и часа, как принц вернулся.
— Сан Феличе, — сказал он, — вы помните обещание, которое дали мне, — сопровождать меня на Сицилию?
— Да, монсиньор.
— И вы по-прежнему готовы его выполнить?
— Без сомнения. Но только, ваше высочество…
— Что?
— Когда я сообщил госпоже Сан Феличе о чести, какой вы, ваша светлость, меня удостаиваете…
— Так, и что же?
— Она выразила желание меня сопровождать. Принц радостно воскликнул:
— Благодарю за приятное известие, дорогой кавалер!
Значит, у принцессы будет подруга, достойная ее. Ваша жена — идеал женщины. Помните, я говорил вам, что нам хотелось бы иметь ее в свите принцессы: она поистине с честью носила бы звание придворной дамы, но тогда вы мне отказали. Сегодня она сама пожелала присоединиться к нам. Передайте же ей, дорогой Сан Феличе, что ее ждет самый сердечный прием.