по пологой его стороне, собрав спиной пару камней, Волков без чувств распластался на дне. Снег под ним медленно таял, поглощая тёплую кровь. Он почти не чувствовал боли. Лишь усталость. Жутко хотелось спать. Ну вот и всё, подумал Волков, с наслаждением погружаясь в чёрное небытие.
Сквозь плотный частокол ресниц проглядывалось лицо. Волков с трудом разлепил застывшие на морозе веки и сфокусировал на этом лице взгляд. Сил не хватило даже на испуг. В нескольких дюймах от него, запрокинув голову, лежала мёртвая женщина. Тело её было почти полностью скрыто снегом, но даже низкая температура уже не спасала труп от разложения. Недвижимая мутная голубизна глаз глядела куда-то сквозь комиссара. Треснувшие чёрные губы застыли в немом крике. С тянущейся к небу руки свисали намёрзшие капли. Чуть дальше, у ног женщины, Волков заметил маленький снежный холмик, с выглядывающим из-под него жёлтым платьем. В голове вспыхнул образ фото, которое держал Лунёв в квартире Митрофанова. Валерий попытался встать, но мышцы так сильно закаменели, что не удалось согнуть и пальца. Не отрываясь от мертвого лица, Волков с мучениями, сустав за суставом возвращал контроль над телом. Казалось, целая вечность прошла, пока он смог перевернуться на спину. Вся грудь была в крови. Чуть ниже правой ключицы виднелось пулевое ранение, окаймлённое разорванной и спёкшейся с мясом тканью. Кровотечение останавливала лишь ледяная корка. Волков поднёс окоченевшие руки к глазам. Они словно были чужими, почти не слушались. Комиссар тронул ладонью щёку, но то ли рука уже ничего не ощущала, то ли щека его была не менее ледяной. Тогда Волков попробовал обогреть конечности дыханием, но вместо тёплого пара изо рта его раздался кашель, кровь обдала мелкими брызгами ладони… комиссар чуть не захлебнулся в ней. Отдышавшись, периодически сбиваясь на булькающий кашель, Валерий, как смог, сгрёб с десяток палочек и щепок. С большим трудом он достал из кармана обмененную зажигалку и развёл костерок. Под действием тепла руки немного покраснели, частично вернулась чувствительность, полнота движений, хотя общая слабость всё ещё сохранялась. Осмелев, Волков попытался встать, но тут же рухнул от налетевшей боли. Обе ноги сильно разбухли и дрожали под весом тела. Сапог на левой ноге был продырявлен в нескольких местах и хлюпал от скопившейся в нём жидкости. У Волкова не хватило мужества снять обувь и проверить насколько всё плохо. Он лишь подвинулся ближе к костру и с облегчением понял, что может шевелить кончиками пальцев в глубине сапог. Располосовав рукав рубашки, он кое-как замотал раны на груди, прямо поверх шинели. В глаза вновь бросился труп женщины и снежный холмик. Почему он не умер? Ведь должен был по всем законам. Был готов умереть, но не погиб. Он не смог ответить на этот вопрос. Не хотел отвечать. Ещё успеется… он слаб, потерял много крови, скорее всего, заболел ещё сильнее и поймал заражение. Да и утро хоть и спокойное, но погода скоро может перемениться, и тогда он точно умрёт от холода. Хрен вам. Хрен вам, слышите! Откуда-то появились силы и Волков на четвереньках пополз к ближайшей молодой берёзке. На полпути он почувствовал под руками что-то твердое. Порывшись в снегу, он откопал саблю. С её помощью подходящий по длине ствол был перерублен. Затупив один из его концов и обмотав его тканью, Волков смастерил подобие костыля. Теперь худо-бедно он мог ходить, пусть даже на каждый шаг требовались десятки минут. Собрав ещё больше дров, он растопил костёр посильнее. Под действием тепла тело его окрепло, онемение прошло, и он начал потихоньку карабкаться по отлогой стенке обрыва. Несколько раз он чуть не падал обратно, но с каждым шагом, в нём росло желание жить.
Добравшись, наконец, до вершины, он лицезрел поле своего вчерашнего боя. Несколько небольших следов крови на снегу, где ранили его, и он ранил медведя и филина. Большое пятно на месте, где остался лежать силуэт волка, от которого вела колея куда-то вглубь леса. Неподалеку на снегу чернел потерянный Волковым револьвер. Он поднял его и проверил на неисправности. Вспомнив нападение лисы, Валерий вонзил в один из сугробов свой костыль. Что-то звякнуло, и палка заметно потяжелела. Из сугроба показалось странное подобие капкана, вцепившееся в дерево, и расколовшее его почти до половины толщины. У него было не две клешни, а четыре, причём расположенные по три спереди и одна широкая замыкала захват сзади. Волков, как смог, отцепил причудливый механизм и оглядел оставленный им след. Больше его ничего не интересовало. Комиссар продолжил свой путь по оставленной колее, хотя и сам знал, куда идти. Ориентируясь на солнце, уже через четверть часа он разглядел спереди от себя небольшую землянку, укрытую со всех сторон спиленными еловыми ветвями и мхом. Вход в неё был закрыт маскировочной сеткой и привален снегом. Если не знать, куда смотреть, то и не увидишь.
Отогнув сеть, Волков тихо спустился по крутым земляным ступенькам, миновал короткий коридорчик и вошел в основное помещение землянки. Оно было намного больше, чем казалось снаружи. Почти всё пространство его занимала печь, сложенная из кирпича и огромное количество ящиков, набитых одеждой и оружием. Лишь у земляных стенок были вколочены длинные скамьи, да у противоположной от входа стены стоял добротный стул. На стуле сидел один, на скамьях располагалось ещё трое. Ближе всех у входа лежал Беломестных младший. Лицо его было бледно, серая шуба была разорвана на животе. Живот был весь перемотан и забит красной ватой. Свисающая его рука до сих пор была облачена в странную кожаную перчатку с четырьмя выпирающими из всех пальцев кроме большого ребристыми лезвиями. Остальных Волков тоже узнал.
— Руки вверх, господа офицеры. Звери в костюмах людей.
— Выжил, сука, — Федот Иванович с отвёрнутой набок одноглазой маской медведя, вскочил с лавки и бросился на Волкова.
Потребовалось два выстрела, чтобы тело его обмякло и упало к ногам комиссара. Заметив краем глаза мимолётное движение, Волков наотмашь хлестнул саблей по руке Максима Беломестных, тянущейся к револьверу. Тот скривился и сжался всем телом, ожидая следующего удара. Но его не последовало. Изнеможенный, еле стоящий на ногах Волков, стараясь не подавать виду, убрал саблю в ножны и ухватился за наган обеими руками.
— Всем сидеть на месте! Руки поднять!
Все повиновались.
— Если вы считаете, что я испытываю к вам хоть какое-то уважение, то вы ошибаетесь. Да, вы почти заставили меня поверить. Поверить в то, что все знания мои о мире ошибочны. Я почти склонился перед вами,
