— Я не боюсь ни твоих людей, ни твоих богов, — крикнул чирмиш. — Прочь с дороги!
— Ты пришел с мечом, незванно и непрошенно, за твоей спиной огромная сила. но, клянусь Перуном, твой конь не сможет обойти моего посоха.
— Мой конь ходит прямо, — чирмиш снова засмеялся и поднял плеть, чтоб хлестнуть скакуна и от слов перейти к делу.
— Взгляни, — Доброслав поднял лицо к небосводу и указал рукой на облако, плывущее с восхожей стороны. Предводитель чирмишей бросил в небо веселый взор, и тотчас улыбка его погасла, он несколько раз ошарашенно. моргнул, прищурился и даже протер затуманившиеся вдруг очи, но то, что он видел, не исчезало, а, напротив, приближалось и увеличивалась в размерах выросшая из облака рука умело и крепко сжимала туго натянутый лук с настороженной стрелой, и острие этой стрелы было направлено прямо в его грудь.
— Перун Сварожич бьет без промаха, — предупредил Доброслав и спокойно зашагал в сторону куакарского войска. Когда он приблизился к калмезам, сзади послышалось ржанье коней, встревоженные крики, топот множества копыт и человеческих ног. Доброслав оглянулся — чирмиши тронулись с места и спешно уходили в полночную сторону. Ни один из них не решился заступить за посох старого вождя дзючей, Вздохами облегчения и радостными взорами провожали их калмезы.
— Ты указал ему на облако, — заговорил Кылт. — Я внимательно осмотрел его, но не заметил ничего необычного. Что же так напугало чирмишей?
— Мир и спокойствие, — отвечал Доброслав, — это равновесие светлых и темных начал. Катящийся с горы камень не остановишь добрым словом, черную силу не отвратишь смирением и послушанием. Злой кулак перешибешь добрым кулаком, страх избудешь страхом.
— Но облако: — начал было Кылт.
— Они уходят, а это важнее всего, — уклончиво сказал Доброслав.
Прошло время, и по земле разнесся слух, что чирмиши напали на страну северных вотов, разграбили селения Нижнего племени. Тамошний вождь Ларо не смог им помешать, а когда подоспела помощь из Ваткара, чирмиши убрались уже восвояси.
Узнав об этом, верховный жрец калмеэов испытал двойственное чувство.
С одной стороны, ему было жаль далеких вотских братьев. С другой — он радовался, что Куакару удалось избежатъ подобной участи, и благодарил богов, пославших такого хорошего соседа. Кылт возрадовался еще больше, узнав, что в селение Доброслава прибыла сотня новых дзючей. Если их вождь Неазор такой же добрый и мудрый, значит, Куакару не страшны никакие невзгоды.
Перед восходом солнца поднялся ветер. Он ровно и мощно дул с полуденной стороны, упрямо гнул непокорные вершины деревьев, упругими струями проливался на лесные прогалины, осыпая росу с листьев и трав. Казалось, именно он. этот могучий ветер, разбудил и вытолкнул на небо сонное светило, которое, постепенно просыпаясь и ободряясь, сияло все ярче и грела все жарче. И не было в мире ничего кроме Солнца, ветра и прекрасной утренней тайги, которая стремительно уносилась назад.
Вскоре беглецы выбрались на знакомую Николке большую поляну, отгороженную редколесьем от Камы-реки. Здесь, на берету, Кытлым и Юма спешились.
— А дальше что? — спросил Николка, хотя уже знал, куда ему следует двигаться. Молодые биары, кажется, забыли о его существовании. Они подошли к воде и долго стояли молча. Река была неспокойна. Могучее течение струящихся с полуночи вод встретилось в это утро с могучим полуденным ветром. И дети этой битвы — крутые высокие волны — вовсю резвились меж лесистых берегов, сверкали на солнце, с шипеньем прыгали на бело-желтые пески и уползали обратно, утаскивая за собой мелкий прибрежный сор. И вся эта веселая и жуткая водяная толчея неостановимо уносилась вниз, а на смену ей сверху неизменно приходила такая же жуткая и веселая сутолока.
— Неласково встречает меня Голубая Змея, — встревоженно сказал Кытлым, с трудом скрывая страх души.
— Она бранится, — согласилась Юма, — но не держит на тебя зла.
Посмотри, как весело играет она на пути своем, как ярко переливается ее чешуя. Голубая Змея не сердится на тебя, и скоро ты сам убедишься в этом.
— Я готов, — оказал Кытлым и протянул вперед скрещенные руки.
Николка теперь знал, что двигаться ему надо вниз по течению, но что-то не давало ему отправиться в путь немедленно.
— Ага! — радостно воскликнул он… разглядывая увесистый мешочек.
привязанный к седлу его лошади. Мешочек этот заметил он сразу, еще в начале пути, но скачка отвлекла его, а вот теперь, когда спутники занялись какими-то своими непонятными делами, ватажник быстренько развязал тонкую веревочку. Так оно и есть — внутри лежали лепешки и вареная рыба.
— Что ж ты, милая, медку не припасла? — бормотал Николка, уплетая снедь за обе щеки. — Я бы не отказался, хотя, может, драчунишка твой медком и не балуется… Вот же повезло дурню — из темницы вызволила, еды напасла…
Хорошенько подкрепившись, он решил залить сухомятку речной водицей.
Чтоб не мешать спутникам своим, ушел подальше, выше по течению.
Внезапно что-то как бы кольнуло его в левый глаз, что-то мелькнуло в шевелящейся дали нижнего плеса. Испив воды, взбежал на берег, пригаяделся — ничего. А что было-то? То ли отблеск волны, то ли птичье крыло…
— Эй! Эй! — всполошился Николка и, не разбирая дороги, во всю прыть припустил к тому месту, где стояла девушка.
Не внимая крикам чужака, Юма решительно толкнула крепко связанного Кытлыма, и течение подхватило его.
— Ты что, девка, сдурела? — закричал, подбежав к ней, Николка, Юма резко и грубо оттолкнула его и быстро пошла по берегу, не спуская глаз с Кытлыма. Волны играли его телом, как радостное дитя забавляется новой игрушкой. Кытлым то всплывал, то погружался, иногда его переворачивало на спину. и тогда над водой виднелись связанные крестом руки.
— Зачем выручала, зачем лепешки пекла, коли сама же и топишь? причитал Николка, не отставая от молодой биарки. — Эх!
Он скинул рубаху, сапоги и в одних портках сиганул в реку. Быстро догнал тонущего, схватил за волосы, потащил к берегу. Биар, извиваясь всем телом, заорал густым обиженным голосом, потом, извернувшись угрем, вцепился зубами в николкину руку.
— Ты что. дурья твоя голова? — осерчал ватажник. — Я же тебя не топлю я тебя спасаю!
Николка перевернулся на спину, притянул: биара за волосы, втащил непокорную голову себе на грудь, второй рукой придержал зубастую челюсть. Так и плыл на спине, подгребая ногами в намокших портках.
— Обожди, дурья твоя голова, выберемся на берег, я тебе зубы-то посчитаю. У тебя. похоже, много лишних, коли цапаешь ими хорошего человека…
