Сундук тяжелый – выносить его в княжескую горницу было неудобно. Покои главной из служанок тесны – стоять здесь толпой всей свите, пока кравчая и государыня переставляют фишки, получалось очень уж тяжело. И потому никто не удивился, что вскоре после первых развлечений Великая княгиня стала отпускать свиту на время игры.
Невинная хитрость, придуманная княжной Шуйской, успешно удалась.
– Итак, Анастасия Петровна, чей ход будет первым сегодня? – спросила Соломония, принимая фишки.
– На все твоя воля, государыня. – Кравчая положила на поле расколотые вдоль палочки, заменяющие в игре кубик. – Чей ход?
– Нужно подумать, – улыбнулась государыня, ощущая взгляд на своем плече. – Может, посадить сюда кого-то еще?
– Здравствуй, Соломея… – отодвинув занавеску, вышел к сундуку боярский сын, одетый в малиновую ферязь, прошитую по швам желтым шнурком и подбитую горностаем.
– Давно не слышала твоего голоса, Кудеяр… – Государыня повернула левую ладонь вверх, и Кудеяр взял ее руку в свою.
За минувшие десять лет они научились прикасаться друг к другу.
Впрочем, что такое десять лет? Всего два десятка свиданий.
Храбрый, умелый, опытный, покрытый славой воевода князь Овчина-Телепнев-Оболенский нужен был на службе постоянно и что ни год водил походы: на Литву и на татар, в Тартус и Стародуб, воевал Полоцк, Могилев и Казань, рубился на Суре и Свияге. И, разумеется, рядом с ним во всех переходах и сечах неизменно находился его дядька, боярский сын Кудеяр.
Семь-восемь, иногда десять месяцев в году – военная служба. А из оставшихся – далеко не в каждый удавалось попасть в Александровскую слободу. Иногда в отъезде была сама Великая княгиня, иногда не складывалась поездка с приказчиком Шуйских. Вот и получалось, что при всем желании и Кудеяра, и Соломеи, и Анастасии Петровны – но больше двух встреч в год у родственников не выходило.
– У меня для тебя подарок, государыня… – после рукопожатия сказал Кудеяр. – Мыслю, должен тебе понравиться.
– Вот как? – В голосе Великой княгини мелькнуло беспокойство.
Что за подарок? Украшение, одеяние, шкатулка? Если спрятать – боярский сын обидится. Надеть – у мужа вопрос возникнет.
– Батюшка твой покойный, ведаю, Обонежскую пятину несколько лет по указу государеву на бумагу списывал. В году нынешнем, на списки все прежние опираясь, служивый человек Дмитрий Герасимов «Писцовую карту всей Руси» составил и на государевом Печатном дворе два месяца тому назад многие оттиски для приказа Разрядного и охотников до мудростей ученых сделал… – Гость отступил за занавеску и тут же вернулся с огромным, в рост человека, свитком. – Проведав о сем, я один из оттисков первых приобрел. Вот, прими, государыня. В труде сем и батюшки твоего немалая заслуга.
Кудеяр с поклоном протянул рулон Великой княгине.
– Вот уж подарок так подарок… Удивил! – Соломония развязала скрепляющие бумагу шнурки, мотнула головой кравчей: – В другой раз в шашки сыграем, Анастасия Петровна! Подсоби!
Они развернули огромный лист беленой бумаги, испещренной тонкими черными линиями и раскрашенной цветными медовыми красками, прямо на полу, на ковре, опустились по краям на колени.
– Это выходит, вся земля наша такая? – восхищенно выдохнула государыня. – Это таковой ее птица с небес высоких видит?
– Здесь пятина Обонежская, каковую Юрий Константинович записал, – указал на голубое пятно Кудеяр. – А вот Свирь, и Ладога, и Корела твоя, Соломея…
Он провел рукой к верхнему углу рисунка.
– А мы где ныне? – спросила государыня. Боярский сын и кравчая вытянули шеи, пытаясь разобраться в знаках, линиях и рисунках, так что дочь картографа смогла ответить первой: – Москва, Углич… Выходит, мы где-то здесь… Ага, а вот и Александровская слобода. Похоже нарисована, служивый не со слов делал.
– А Шуя где? – задала вопрос княжна Шуйская, и три головы опять склонились над рисунком…
Изучение подробной карты оказалось занятием куда как более увлекательным, нежели переставление шашек, и государыня спохватилась, лишь когда задрожали и зачадили огоньки сразу в двух масляных светильниках:
– Ох, засиделась я! Как бы любопытства никто не проявил… – Женщина поднялась. – А ты порадовал, друг мой, спасибо. И о батюшке память, и любопытно сие все безмерно… – Соломония, подойдя к гостю, коснулась ладонью его щеки. – Ты меня прямо чувствуешь, что по сердцу ляжет, а что баловство пустое.
– Ты душа моя, государыня…
– В подарке твоем сразу и не разберешься. – Ладонь соскользнула, кончики пальцев оказались на губах воина. – Завтра подробнее разъяснишь, хорошо?
– Всегда к твоим услугам, государыня!
– Я знаю, Кудеяр, – улыбнулась Соломея. – Василия все равно ныне нет, его князь Старицкий на охоту позвал. Вроде как помириться братья желают. Так что завтра после обеда я снова к Анастасии Петровне на шашки приду. Уж очень сия игра увлекательна. Не устоять!
Она рассмеялась, чуть сильнее нажала ему на губы и поспешила к двери. Кравчая поспешила проводить госпожу – распахнула перед ней створку, выпустила, в коридоре обогнала, раскрыла дверь в опочивальню Великой княгини.
– До завтра, Анастасия Петровна! – кивнула ей государыня.
– Спокойной ночи, Соломония Юрьевна, – поклонилась кравчая.
Створка закрылась, княгиня Шуйская вздохнула:
– Ох, голубки вы мои, голубки… У вас, выходит, любовь неразделенная, а у меня на ночь мужчина в опочивальне остается! Да еще и целомудренный, что греческий епископ. – Она перекрестилась. – Болит за вас душа, милые мои. Будь моя воля, давно бы вас наедине оставила… да токмо род свой предать не могу. Запретны Василию дети, не нужны!
Последние слова она произнесла, уже подходя к своим покоям.
19 марта 1525 года
Поле на берегу реки Кержач
Мужчины разделились на два отряда.
Один состоял из двух сотен одетых в белые кафтаны бояр, должных сторожить Великого князя, – они не спускали с повелителя глаз с удаления почти в полверсты, пустив лошадей спокойным шагом по краю заснеженного поля с редкими темными проплешинами. Это весеннее солнце успело подтопить толстый зимний наст, сделав луга и перелески проходимыми, но еще только добираясь до промерзшей за долгие месяцы земли.
Другой отряд состоял всего из пяти всадников – двух одетых в бобровые шубы князей, несущих на руках по соколу в кожаном колпачке, двух сокольничих в легких коротких зипунах, подбитых горностаем, и лесничего в овчинном тулупе, под которым скрывалась вышитая белой шелковой нитью черная ферязь из дорогого индийского сукна.
В княжеской свите даже простые лесники имели боярское звание и богатый удел для кормления.
