Когда она дошла до последней комнаты, своего кабинета, то за нею раздался почтительный голос лакея, спрашивавшего ее: «Прикажете осветить дом?»
Алина быстро обернулась и ответила нетерпеливо:
– Я вам сказала: не освещать никогда до тех пор, покуда я не прикажу. Вопрос этот совершенно излишен; напротив, вы очень хорошо сделаете, если даже внизу, в швейцарской, потушите вашу свечку.
– Извините, сударыня, я осмелюсь напомнить… сегодня ваш приемный день, и, вероятно, сию минуту, после концерта, начнут съезжаться гости.
– Вот поэтому-то я и говорю: потушите даже вашу свечку внизу! – резко, нетерпеливо и раздражительно почти вскрикнула Алина.
Приказав женщине запереть дверь кабинета, Алина быстро начала переодеваться и, оставшись в капоте, села в углу горницы; она прислонилась к спинке кресла, опустила руки на колени, закинула свою красивую головку назад и закрыла глаза. Казалось, что она страшно утомлена или что ей нездоровится. Действительно, она чувствовала себя слабою, но по совершенно другой причине: каждый раз, когда у нее случалась вспышка гнева и ей удавалось подавить ее, на нее нападала какая-то слабость. Теперь, полчаса назад, в концерте, она от порыва страсти, жгучего гнева и злобы артистически исполнила свою импровизацию, привела в восторг всю залу, но последствием этого было какое-то расслабление, овладевшее всем ее существом.
– Августа! – тихо произнесла она наконец.
– Что прикажете? – отвечала женщина.
– Подай мне мой флакон!
Женщина быстро перешла в другую комнату, взяла с туалета маленький флакончик и подала его барышне.
Алина взяла его, поднесла к лицу, понюхала и как будто несколько отрезвилась, стала бодрее. Она приказала служанке подать себе что-нибудь поужинать, как можно меньше, но как можно скорее. Оставшись одна в кабинете, полуосвещенная свечкой, которая стояла в другом углу горницы, она понурилась, глубоко задумалась и, держа перед собою флакон, не спускала с него глаз. Наконец быстрым движением, будто невольным, независимым от ее рассудка и воли, она приложила этот флакон к губам и несколько раз медленно поцеловала его, и в ту же минуту слезы навернулись на глаза ее.
– Да, вот все, что осталось! – прошептала она. – Все, что осталось и от него, и от высокого положения, и от блестящей будущности. Единственное воспоминание о нем… и какое! Какая вещь?.. та самая, которою его убили! Какая насмешка судьбы! Это все равно если бы я получила в подарок на память об отце тот нож, которым его зарезали.
Она помолчала и потом прибавила странным голосом, со слезами на глазах и вместе с тем с улыбкой:
– Когда-нибудь я в этот флакон велю налить чего-нибудь, что в состоянии будет прекратить и мое скитальничанье по свету.
Она снова задумалась, но вдруг была пробуждена голосами вдали, за две или за три комнаты от нее.
Алина чутко прислушалась, нахмурила брови и пытливым взором глядела на дверь, как будто могла пронизать ее своим взглядом насквозь и увидеть тех, кто смел так громко разговаривать у нее в доме.
– Неужели он посмел? – выговорила она вслух.
Голоса приблизились; наконец дверь отворилась, появилась Августа и, притворяя за собою дверь, но не совсем, доложила нерешительно:
– Сударыня, принц настаивает вас видеть. Он здесь за дверью.
– А! Принц?.. – произнесла Алина.
Она поднялась со своего места, как-то выпрямилась, будто выросла на полголовы.
– Скажите, что я не принимаю… принять не могу… Если его высочество пошлет вас снова докладывать, не идите, а ступайте к себе. Я посмотрю, решится ли он сам отворить эту дверь и насильно войти ко мне.
Говоря это, Алина, конечно, знала, что принц в двух шагах, за дверью, и слышит все до слова.
Женщина повиновалась, вышла и затворила за собою дверь. Алина прислушивалась.
– Барышня приказала вам сказать… – начала Августа за дверью, но голос хотя мягкий, но неприятный своим самодовольством прервал ее.
– Я все слышал, милая Августа, исполняйте приказание вашей барышни – ступайте к себе.
– Но, ваше высочество… – начала Августа, – позвольте, я зажгу огонь и провожу вас до низу.
– Не беспокойтесь – я останусь здесь.
Вероятно, женщина не решалась исполнить приказание…
– Делайте то, что вам приказано барышней и подтверждается мною. Извольте идти! – уже другим голосом произнес посетитель.
Женщина еще не успела пройти двух комнат, как нежданный гость постучал в дверь кабинета.
Алина, стоявшая посреди своей горницы, сделала шаг вперед, протягивая руку как бы для того, чтобы повернуть ключ в двери и запереться, но тотчас же остановилась.
«Это будет глупо, смешно и нерасчетливо, это ни к чему не приведет», – подумала она.
Она быстро перешла в другой угол, потушила единственную свечу и затем тихими шагами прошла в свою спальню и осторожно, едва слышно заперла за собой дверь.
Постучав еще раз, гость отворил дверь в кабинет и остановился: полная темнота на мгновение удивила его.
«А! Вот как! – подумал он, усмехаясь. – Что же, и крепости берут не сразу, а понемножку: редут за редутом, ров за рвом».
Он тотчас же зажег спичку, отыскал глазами свечу и, зажигая ее, увидел, что фитиль еще дымился. Взяв эту свечу в руки, он медленно и даже в этом деле каким-то самодовольным жестом стал зажигать другие свечи в двух больших канделябрах на камине, а затем – в других двух канделябрах, стоявших в углах на тумбах. Через несколько мгновений комната сияла, как бы в ожидании гостей.
С той же свечой в руках и точно так же усмехаясь, принц пошел по всем горницам и везде делал то же: везде вспыхивали канделябры. Не прошло четверти часа, как весь дом Алины Франк сиял и свет столбом выливался на темную улицу.
Алина, сидевшая в своей спальне, увидела яркий свет в щели под дверью и в замочной скважине и догадалась. Затем она услышала удалявшиеся шаги гостя, слышала стук, как от поваленного стула, в дальних комнатах и, невольно догадываясь о какой-то проделке, приотворила дверь свою. И она увидела из этой приотворенной двери целую анфиладу комнат, ярко освещенных, и остановилась, как бы пораженная или страшною вестью, или предчувствием.
«Что же делать?» – думала она.
В одну секунду она позвонила, но заперла дверь спальни.
Вскоре за дверью послышался голос Августы:
– Барышня, я здесь.
– Прикажите осветить все внизу, и скорее, а сама приходите меня одеть.
И Алина начала быстро одеваться вновь в то же платье, в котором была в концерте, только руки ее слегка дрожали и не повиновались ей. «О, ты меня узнаешь! Не ты первый обманулся во мне и вместо кроткой овечки находил волчицу… Гиганты самолюбием и пигмеи рассудком!..»
Ярко освещенный дом, а быть может, и тайный заговор против хозяйки между принцем и другими ее знакомыми – Алина знать не могла, но она еще не успела одеться, когда начали раздаваться звуки колес и копыт у ее подъезда, а затем голоса в горницах. Обычные гости ее четвергов съезжались, и Алина положительно не могла сказать наверное: шутка ли это, насмешка над нею и уговор ее обожателей, давно ей надоедавших, или же это просто случайность. Она никого не предупредила, что не хочет принимать в этот вечер, она хотела отделаться темными окнами своей квартиры, но коль скоро все окна были освещены, то понятно, что всякий подъезжавший преспокойно выходил из экипажа и поднимался наверх. Час съезда был обычный, то есть двенадцатый; иногда к ней съезжались даже за полночь.
