— Ну да, — фыркнул друид, — вы же у нас христиане. Все равно, меня вам бояться нечего. Может, уберешь свой меч? Я же безоружен.
— Бран, сначала очень аккуратно ссыпь эту ерунду в свой мешочек и тщательно его закрой, — посоветовал я. — Потом выброси наружу. И не говори, что безоружен. Просто твое оружие иначе выглядит.
Друид вздохнул, печально повесив кончики бровей, хотя в глазах его мимолетно блеснуло чуть не восхищение, и выполнил мое требование.
— Ты доволен?
Я пожал плечами и опустил меч. Теперь мне захотелось извиниться. Но я удержался, вдруг почувствовав ужасную усталость. Что в его травах могло быть серьезного? И в нем не чувствовалось враждебности, только любопытство исследователя, кравшегося к микроскопу.
— Любопытно, — принялся нарочито ворчать друид. — Чем это ваш Иисус лучше нашего Езуса, жертвы которому вешают на древе? Говорят, ученик Иисуса — Иуда даже сам себя повесил. Ради него, не так ли? После того, как принес в жертву его самого — его ведь тоже повесили, верно? Хоть и на кресте — но ведь деревянном!..
Олаф с намеком прочистил горло.
— Зачем ты пришел, друид? Поговорить о повешенных? Среди ночи?
— Тсс!.. — сказал друид, прижимая к губам темный палец и нетерпеливо оглядываясь на вход. Вернулся Фризиан, кислый как незрелый лимон.
— Он спит как мертвый, — буркнул Фризиан.
— Утром проснется, — беспечно отмахнулся Бран. И вдруг, заставив нас вздрогнуть, воззвал совсем другим, рокочущим голосом, пугающе торжественно воздев руки и тряхнув широкими рукавами: — Внемлите!!! На крыльях дракона, в драконьем огне придет драконья кровь! Дракон повергнет дракона! Придет он из тьмы и пламени, уйдет он во тьму и пламя! Огонь тот согреет смертных! Крылья укроют от зла! Блеск ослепит врагов!
Ошарашенные, мы продолжали таращиться на Брана, когда он уже безмолвствовал, еще некоторое время стоя неподвижно. Потом он снова едва слышно захихикал и медленно опустил руки.
— А это что было? — спросил Олаф.
— Неважно, — сказал друид, иронично и хитро приподняв мохнатые брови. — Но уверен, дракон меня услышал!
Он шустро юркнул прочь из палатки, подхватил свой мешочек и заспешил прочь, в анемичный рассвет.
— Вот псих, — изумился Олаф.
— Скажи мне, кто твой бог, и я скажу тебе — кто ты, — буркнул все еще дующийся Фризиан.
— Надышался, видно, собственной дряни, — сочувственно предположил Гамлет и посмотрел на меня. — Здорово ты его поймал. Интересно, что бы было, если бы он сунул нам в нос эту дрянь? И что бы мы ему наговорили о «потусторонних мирах»?..
— Собачки для опытов, — проворчал Фризиан. — Ну и как тут теперь спать, когда шатаются кругом какие-то экспериментаторы? Впрочем, Эрик, кажется, ты его напугал. Грубое холодное железо против тонкого искусства. Недурно действует, а?
— Иногда, — отозвался я меланхолично.
* * *
Линор проснулась с удивленной улыбкой, оттого что кто-то рядом или в ее сне радостно рассмеялся серебристым и нежным смехом, и ей захотелось спросить, что же вызвало этот смех, чтобы тоже повеселиться. В окно, заглядывая исподтишка краешком, светила полнеющая луна, серебрящая все, к чему прикасались ее призрачные лучи, как прикосновение царя Мидаса обращало все в золото. «Как будто зазвенел лунный свет», — подумала Линор и, полюбовавшись им, снова заснула, так до утра и не вспомнив, что же это ей напомнило.
— Хотел бы я знать, — вслух размышлял Дерелл, — это мы забрали слишком к югу или друзья-корнуэльцы к северу?
— А что ж, нам одним ходить кругами? — пожал плечами Бедвир, не находя в таком поведении корнуэльцев ничего странного.
— А интересно, про нас они тоже такое подумали? — живо предположил Дерелл, любопытно блестя глазами.
— Что подумали? — спросил Бедвир с хорошо разыгранной тупостью.
Дерелл истерически замахал руками, протестуя против подобной умственной вялости.
— Как что? Как это? Почему мы едем на юго-восток через запад?
— Ну, это чья бы корова мычала… А ты сам, что ли, знаешь?
— Я? Да нет. Не очень. А они почему?
— Откуда я знаю? Может, они едут навстречу Лотиану. Что тут странного?
Дерелл внял доводу и скорчил гримасу.
— Да ничего. Лотиану, да? Скорей навстречу Лотианской ведьме.
Бедвир нахмурился.
— Не след так говорить о королеве, о дочери, о сестре и о жене королей.
Дерелл хрюкнул.
— О королях, как о покойниках — хорошо, либо ничего, да? Да ладно! Сам знаю, эта Моргейза — шикарная женщина! — громко провозгласил Дерелл, за что заработал от графини Элейн возмущенный взгляд и вызвал кругом смешки.
— Женщина, да? — переспросил кто-то. — Если не сказать хуже.
Кто-то тут же приглушенно сказал хуже.
— Да и мать ее была не лучше…
— Да будет проклят твой поганый язык! — злобно зашипев, набросился друид на того, кто это сказал. И сказавший испуганно втянул голову в плечи, превратившись во всадника без головы, увидев, как этот сморчок взъярился.
Кабал, сидевший в повозке в надежных руках принцессы Лодегранса, насторожил ушки и звонко тявкнул. Фризиан сделал вид, будто сейчас подъедет ближе и даст ему по носу. Песик тут же спрятал свой нос и больше не высовывался.
Кей приблизился, услышав гневный оклик друида, и подозрительно всех оглядел в поисках причины недовольства. Кажется, его немного огорчило, что этой причиной не оказался никто из нас.
— Игрейн следовала веленью богов, — подбоченясь заявил друид.
Кей пренебрежительно фыркнул и махнул рукой. Бран свирепо зыркнул на него. Кей только пожал плечами и вернулся восвояси. Бран надулся и, подъехав ближе к нам, заворчал:
— Игрейн должна была подарить наследника верховному королю, и она ему его подарила, в законном браке, после смерти первого супруга, и не ее вина, что мальчика унес медведь, когда ему не было и пяти лет…
Минуточку… Что это он сказал?..
— Унес медведь?! — вырвалось у меня. — Точно? Откуда ты знаешь?
Ага, значит, Артур тут все-таки, был. И куда это они, черт побери, его подевали? Что же, меч из камня придется теперь вытаскивать принцессе Гвенивер? Тоже, конечно, будет та еще сказка… Зря, что ли, ее опекает граф Эктор?
Бран насмешливо пробуравил меня своими глазками-бусинками, с каким-то смутно-понимающим видом. Фатальной ошибкой было поминание в его присутствии фей да эльфов. Теперь он принимает некоторых в какой-то степени за своих.
— Кому надо, тот знает, — профыркал друид. — И сие было знаком божьим. Ведь мальчика звали Артур, а унес его медведь — Artos. И никто не видел его мертвым. Боги сами его припрятали, и в должный час, ими назначенный, он явится. Так предсказывал Мерлин, а слово его вернее стали и пергамента. Он искал Артура и, возможно, нашел.
