одной связке наших душ тут дело. В твоем сердце настолько мало жизненной энергии, что я, вероятно, просто умру, если меня от него сейчас оторвать. Теперь видишь? Ты мой. Моя тюрьма.
— Сольвейг… — обратился он сочувствующе, но девчонка вдруг вскочила и рывком схватила его за грудки!
Она стояла спиной к костру, так что он не мог разглядеть ее лица.
— Откуда знаешь это имя?!
В ответ он ее взял ее за руки и высвободился из хватки, однако оставив на себе просто испепеляющий взгляд.
— Узнал, когда прикоснулся к тебе. Только что, в форме лисы.
— Не могло такого быть! — внезапно выкрикнула она.
— Но тебя ведь так зовут.
— Нет! Нет, нет, нет! — прокричала она, прижимая ладони к вискам. Задумалась и снова отвернулась к огню, закусив ноготь. — Но почему же опять… Это имя, ты не можешь его знать.
— Да что с тобой? Что такого в имени?
— Не можешь! Ты не можешь, ведь его… дал мне Горицвет.
Рэй, окончательно потерявшись, осел на бревно.
— Великий Герой? Они ж пятьсот лет назад жили. А тебе тогда сколько?
— Не пятьсот, — недовольно бросила лисица, — а всего триста пятьдесят лет назад. Вы, люди, вообще не в ладах с восприятием времени, а тебе уже было сказано, я не человек. Мы не стареем, как вы, и иначе живем сквозь время. Но только почему же?! Почему это всё опять происходит? — она присела подле костра, пряча глаза. — За что?..
— Сольвейг. Знаешь, в моем мире есть похожее имя. Если переводить нестрого, оно может читаться как «ледяная дева». Для снежной лисы, кажется, в самый раз. Может, оттого Горицвет и назвал тебя так?
Она вдруг посмотрела как-то по-особенному — влажные глаза были печальны и красивы.
— Не нравится такое имя? — спросил Рэй.
— Мне всё равно, — отвернулась. — У народа луми-кетту нет имен, и это тоже не мое. Зови как хочешь, если нужно. Просто я не могу поверить, что ты знаешь его. Такое старое имя. Так давно никто не звал меня им.
— Ну что ж! — Рэй поднялся с бревна, прочистил горло и набрал полные легкие, готовясь к спонтанной речи. Провозгласил, надеясь, что верно запомнил название ее народности: — Достопочтенная луми-ваки, рода луми-кетту! Мы знакомы лишь день, но я с уверенностью могу сказать, что ты самая несносная из известных мне женщин. Да и лис. Но сейчас я, пред рекой по левую сторону и камышом по правую, приношу тебе обещание в том, что избавлю тебя от уз, что связали наши сердца! Чего бы мне то ни стоило.
Сольвейг сначала удивилась, но вскоре тень улыбки тронула ее губы. Покачав головой, она смахнула капельку из-под глаза.
— Думаешь, я из-за того плачу? Что привязала свою душу к бездарному герою?
Рэй остался в растерянности — он-то полагал, что как раз из-за этого.
— Какой же ты чурбан. И вообще! — уже знакомым высокомерным тоном изрекла она. — Это очень глупо — клясться перед природой в том, чего совершенно не понимаешь. Как исполнишь обещанное? Метка Святобора — мощнейший связующий символ.
— Вещи Великих Героев, — ответил Рэй. — Если хоть часть того, что я слышал о них, правда, то какая-нибудь сможет развеять метку и дать тебе силы, чтобы найти новое место обитания.
Девушка с сомнением покачала головой, в общем-то не сильно веря в такую возможность, а всё же приподнятые краешки губ выдавали заинтересованность в объявленной авантюре. Рэй протянул мизинец, но, заметив непонимание на лице северного духа, взял ту за руку и сцепил их мизинцы на фоне костра.
— Так мы даем важные обещания.
— Ого, геройское обещание? Таких я еще не получала. Эх, не знаешь ты во что ввязываешься.
— А мне, похоже, не впервой, — ответил Рэй, и договор с духом северных степей был заключен.
* * *
Настойчивое летнее солнце застилало закрытые глаза черно-желтым сиянием, пока герой, вопреки привычке, неторопливо медленно пробуждался. Голова полнилась приятной сонной тяжестью. Он огляделся, поймав взглядом стройный силуэт Сольвейг: закинув ногу на ногу, она любовалась рекой, свежий утренний ветер касался ее волос.
— Не помню, чтобы герои так помногу спали, — сказала она реке.
Рэю сейчас было так хорошо, что не ответил. Складки рюкзака, на котором он спал, красными полосами отпечатались на щеке — признак хорошего сна.
— Держи, — она протянула ветку с нанизанными кусками жареного мяса. — Что вылупился? Это заяц. Поймала сегодня утром, пока ты изволил отсыпаться. Да не думай лишнего! Уже говорила, мой дух теперь живет целиком за счет твоей жизненной энергии. Если ты плохо себя чувствуешь, это отразится на мне, так что отныне изволь кормить два рта.
— Ты была просто огромной, когда я встретил тебя в пещере.
— Такова моя естественная форма, но тогда я жила на своей земле. Мне едва достало сил унести тебя из лагеря, а вчера ты вновь заставил меня обернуться, и я истратила на то последние силы. Полагаю, коль я ныне обернусь лисой, то и вовсе стану похожа на дворовую шавку.
— Сто лет не ел зайчатину. Спасибо, Сольвейг.
— Вижу, ты всё-таки решил использовать это имя, — впервые с начала разговора изволила обернуться она. — Знаешь, для меня сто лет вполне реальное время. Коль собираешься стать напарником премудрой снежной лисы, тебе следует быть более аккуратным в выражениях. Едва ли ты мог бы прожить озвученные сто лет.
Рэй пропустил замечание мимо ушей, плотные волокна мяса на зубах казались невероятны.
— Не могу выразить, как я благодарен, — прожевывая, ответил он.
Девчонка горделиво приосанилась:
— Знаешь, я ведь милостивый дух. Можешь смиренно благоговеть, лишь ощутив удивительный вкус этой еды.
— Не могу, — повторил Рэй.
Сольвейг непонимающе уставилась на героя.
— Ведь на вкус просто отвратительно, — улыбнулся он, всё же с огромным удовольствием отрывая следующий кусок.
Обиженная лиса вспыхнула, поднялась, одарила героя коротким ненавидящим взглядом и зашагала прочь. Рэй, подхватив рюкзак, поспешил следом.
— Ну правда, как можно настолько испоганить зайчатину?
— Сгинь!
— Сверху подгорела до углей, а внутри ну совершенно сырая. Ты не только плавать, но и готовить не умеешь, премудрая лиса.
— Ух, бесишь, — шикнула она. — Отныне не жди моей доброты и ищи еду сам. Оголодаешь — туда и дорога!
Рэй шел следом, сражаясь с почившим на ветке зайцем. Вместе они двигались сквозь молодой лесок.
— Что такое падуб? Коль меня нарекли этим словом.
Девушка осмотрелась и мотнула головой на высокий кустарник, который отличали интересные листья со множественными заостренными под лезвие кончиками.
— Падуб, — констатировала она, проходя мимо деревца, на ветвях которого завязывались мелкие белые цветочки.
Листья у падуба были жирными, матовыми и каждый по
