– О, это даже оскорбительно! Неужели вы думаете, что в серьезном деле я буду так же шутить, как вы привыкли видеть меня в обществе?
– Хорошо… В таком случае, можете ли вы, как холостой человек, принять в свой дом одну мою родственницу, которая на днях приедет, и скрыть ее у вас в доме так, чтобы не только общество, но даже полиция короля не могла открыть ее пребывание у вас?
– Только-то? Да это вам, женщинам, кажутся часто пустяки серьезными вещами. Что ж тут трудного? Я могу скрывать вашу родственницу хотя бы полгода; из людей у меня одна прислуга, старая саксонка, не только не болтливая, а настолько мрачная женщина, что я не могу от нее иногда добиться ответа на самые необходимые вопросы. Ваша родственница будет у меня как в крепости.
– Это еще не все, доктор. После того, что она пробудет у вас – положим, около недели, – вы должны будете облегчить ей способ бежать и скрыться из Берлина. Вы должны будете добыть ей паспорт, так как она явится к вам без всяких бумаг.
– На это понадобится мне дня три… Опять-таки это самое простое дело. Король своими войнами, смутой всего государства, своим собиранием насильно рекрутов создал, сам того не желая, целый ряд тайных специальностей в государстве. Ежегодно бывало столько молодых людей, которые, чтобы бежать из рядов его армии, искали фальшивых видов, что в самом Берлине я могу найти целый десяток жидов, у которых сфабрикуется всякий паспорт, какой вам угодно. Но чтобы не откладывать дела, позвольте мне сейчас же взять приметы той дамы, которая явится ко мне. Когда она приедет, вид ее будет уже наполовину готов.
Доктор вынул из кармана записную книжку, взял карандашик и прибавил:
– Позвольте, я буду спрашивать, вы отвечайте как можно точнее, определеннее, а я буду записывать… Рост ее?
Но Алина молчала, смотрела в лицо доктора несколько удивленными глазами, в то же время будто колебалась отвечать.
– Ну-с, я жду. Рост, лицо, глаза, цвет волос и так далее…
Но Алина вместо ответа вдруг весело и неудержимо расхохоталась. Какая-то странная улыбка молнией пробежала по лицу Стадлера; но снова серьезно, хотя шутливо-серьезно, он вымолвил:
– Если вы не хотите отвечать, то позвольте, я сам напишу.
– Пишите, – смеялась Алина, и доктор, чертя карандашом по записной книжке, говорил вслух:
– Росту два аршина и… Вот этого я, право, не знаю… Ну, прибавим несколько дюймов… Лицо чистое… овальное… Глаза большие, черные…
И, понизив голос, как бы вставив между скобками для себя, он прибавил:
– Южные глаза, страстные, полные огня, губители непрекрасного пола мира сего. Брови тонкие, замечательно, сатанински загибающиеся вверх, на высоком, красивом, слегка выпуклом лбу. Рот маленький, волосы черные… Нет, волосы чернее черных волос. Ну-с, затем особые приметы… Особая примета будет… не земная, а сатанинская красота, при которой очень мудрено скрыться, пройти незамеченной и не обратить на себя внимания. Верны ли эти указания? – вымолвил Стадлер, совершенно полушутя.
Алина, смеявшаяся, покуда он смотрел на нее и писал в свою книжку, вдруг стала серьезна, вздохнула и выговорила:
– Но даете ли вы честное слово, доктор, что эта затея, этот план не поставит меня еще в худшее положение?
Стадлер только пожал плечами…
– Но вы ведь не знаете, от кого и от чего надо скрыться и бежать? Может быть, вы побоитесь бороться с тем, кто будет преследовать?
– Я побоюсь?.. – громче выговорил Стадлер. – Я побоюсь такого глупого фата, как принц Адольф? Полноте!
– Да, вы догадались, это принц Адольф.
– Я и не хвастаюсь этим – на это, право, не нужно было много наблюдательности, хотя вы умеете ловко вести себя, и, помимо меня, быть может, во всем Берлине еще никому не известно, до какой близости отношений вы допустили этого фата.
– Что вы хотите сказать? – воскликнула Алина.
– О, успокойтесь; я знаю то, что вы знаете, и мои подозрения не переходят той границы, которой вы сами не перешли. Я понимаю, что ваше бегство будет именно вызвано желанием не перешагнуть этой границы.
Алина протянула доктору руку и выговорила с чувством:
– Благодарю вас за ваше мнение обо мне.
– Еще бы! – воскликнул доктор. – Хотя я более чем кто-либо допускаю возможность падения для всякой женщины. Для такой, как вы, – сироты, красавицы, артистки, окруженной толпою поклонников и не имеющей ни одного родственника, ни одного друга, – оно еще легче. Падение далеко не трудно, но – боже мой! – не в такие объятия, не на груди такого осла и самодовольного нахала, как наш несравненный Адольф. Поверьте, что если бы я был богат, то я из дружбы к вам сейчас же положил бы ему на стол все то, что этот фат мог истратить на ваши капризы. И после этого, конечно, как честный человек, не стал бы нахально предъявлять тех прав, которые деньгами не приобретаются.
Алина снова протянула руку доктору и, крепко пожав ее, произнесла, понизив голос:
– Да, действительно – сирота! Был у меня человек, заменивший мне и отца, и брата, и друга, но и его судьба взяла. Как бы я рада была, если бы снова могла найти такого же.
– Вы нашли его, – дрогнувшим от волнения голосом выговорил Стадлер и поднялся с места. – Итак, дом, который я найму, к вашим услугам; когда хотите, тогда и являйтесь. И хоть у принца много лишних червонцев, на которые он может поднять целую стаю разных сыщиков и распустить их и по городу, и по окрестностям, он все-таки ничего не сделает. На его стороне средства, деньги; на моей стороне – разум и хитрость: а вы знаете ли, что из истории всего человечества видно, что умные люди побеждают глупых, хотя бы и власть имеющих? Когда хотите, тогда и являйтесь, я буду ждать и все приготовлю. Паспорт будет готов, но повторяю теперь – и уже не шутя, – что с вашей красотой и вообще с вашей внешностью вам трудно будет скрыться; вам даже трудно будет найти укромный уголок, где бы вы могли быть спокойно счастливы, где бы жизнь ваша не нарушалась всякими, и молодыми, и старыми, ухаживателями. А затем, признаюсь, мне жаль будет расстаться с вами… и пожалуй – навсегда. Переписываться будет мудрено – эти новые почты король Фридрих только затем и установил, чтобы все письма, пересылаемые по Германии, могли быть читаемы в его канцелярии. Принц может заплатить крупную сумму денег в эту канцелярию и из ваших писем или из моих узнать все, а главное – место вашего жительства. Ну, да об этом мы подумаем после – теперь поздно, пора вам успокоиться.
И доктор Стадлер взял обеими руками руку Алины, с чувством поцеловал ее, совершенно иначе, чем делали это разные ее поклонники, и затем вышел из комнаты.
Алина осталась одна и, наклонив голову, бессознательно разглядывала какой-то узор на ковре и спрашивала себя, проверяла чувство, вдруг, внезапно и нечаянно возникшее в ней, и наконец выговорила:
