— Ну… итак… это… это… да, немного странно. Живой персоне… я имею в виду… смертной, да еще женщине…
С неменьшим удовольствием Пиай услышал в словах Мерит внезапный гнев ее отца:
— Ты называешь это странным, жрец Венофер? А мне кажется странным твое отношение. Даже если мой высокочтимый отец соорудил бы храм ослу, я и то не могла бы найти в этом ничего странного, разве что несколько необычно. Каждое решение Благого Бога для вас, жрецов, как и для всех других людей, приказ, которому надо безусловно следовать, как будто бы его отдал сам Амон-Ра или Пта. Кто пренебрегает этим, тот не годится даже в помощники жреца местного деревенского божка.
Венофер, достойный и ловкий верховный жрец, униженно склонил голову перед шестнадцатилетней дочерью Солнца. Он знал, что сболтнул лишнее, даже глупость и, заикаясь, пробормотал извинение.
Мерит улыбнулась:
— У кого хоть однажды не сидел на языке злой демон Подземной страны и не заставлял сказать глупость? Я верю, что твои слова не соответствовали твоим мыслям и принимаю извинения. Но теперь я хотела бы увидеть что-нибудь веселое. Разве здесь нет певцов и танцоров, фокусников и акробатов?
Мерит, которая дома мало ценила подобные представления, здесь полностью вошла в роль своего отца. А Пиай делал то, к чему давно привык на празднествах у фараона. Кубок за кубком он поглощал превосходные вина, становясь свободнее и смелее, и все чаще искал глаза прекрасной Мерит, которая украшала своим блеском праздник и прижимала к груди стебель лотоса, как скипетр Хека.
Венофер сказался усталым, и ему разрешили удалиться. Так как в Абидосе все находилось под знаком Озириса, то и представление певиц и актеров было предложено в этом духе. Особенно любимой была при этом сцена, в которой Изида складывает части разрубленного Озириса и обнаруживает пропажу фаллоса. Его братоубийца Сет нарочно бросил в Нил, и он был съеден рыбой.
Изида сделала новый фаллос, оживила его священными маслами, и, таким образом Озирис смог зачать своего сына Гора, которого Изида, скрывшаяся в болотах Буто, родила и воспитала мстителем за отца.
Не говоря ни слова, только при помощи мимики и танца лицедейка, выступавшая в роли Изиды, изображала, как богиня, плача, разыскивает мертвое тело кусок за куском, причем каждый раз она делала так, как будто-то бы погребала каждую найденную часть тела, чтобы не возбудить недоверие Сета. Однако она прятала куски под своим платьем, торопливо соединяла их, вылепила из глины фаллос и присоединила его к телу. Это тело изображал актер, который лежал без движения на земле, завернутый, как мумия, и с сильным, поднятым вверх искусственным членом. Изида легла на него, чтобы ритмическими движениями своего тела изобразить зачатие.
Видя, что Мерит одобрительно улыбнулась, остальные зрители также засмеялись и бурно зааплодировали. Потом пришли певцы и громко запели триумфальную песню воскресшему Озирису.
Великолепное отображение своего отца Геба,
Таинственное семя, возросшее из Атума,
Господин, который выше своих отцов,
Самый старший из лона своей матери!
Приди к нам в твоем первом облике,
Чтобы мы тебя обнимали,
Не покидай нас, господин.
Прекрасный лицом, великий любовью,
Отображение Пта, господин сладострастия,
Который раскрыл тело своей сестры и не утомил ее члены,
Хотя уже лежал в своих повязках.
Твоя сестра Изида приходит к тебе,
Вскрикивая от радости, от любви, приходит она.
Ты поднял ее на свой фаллос, твое семя устремляется в ее тело,
И Гор рождается от тебя.
— Не слишком ли много ты пьешь? — Мерит с насмешливой заботой посмотрела на Пиайя.
— Я пью в честь этого священного места, где Озирис и его сын Гор так почитаются. Из глаз Гора родилась виноградная лоза…
— Ну, тогда и я почту Гора.
Мерит взяла свой бокал, закрыла глаза и опорожнила его. Служанка сразу же наполнила его.
— Прекрасно путешествовать с тобой по нашей стране, — заметила Мерит, снова отпила глоток и тихо добавила: — Прекрасно также смотреть в твои серые глаза. Серые, как небо твоих предков в чужой северной стране, где дождь идет целыми днями. Может быть, это только легенда, но приятно это представить: выходишь на улицу и купаешься в прекрасной небесной воде…
— Ах, Мерит… Твои слова делают мне честь и отличают меня. Что я могу возразить? Ты принадлежишь к царской семье, и то, что я хотел бы сказать тебе, мне нельзя говорить… Если бы я мог говорить с тобой, как мужчина с женщиной, которую он… ну, уважает, которая значит для него больше, чем другие женщины… я мог бы потом…
Пиай поднял кубок и запил то, что хотел бы высказать, но не мог, по крайней мере, при свидетелях. Даже если они только шептались, за ними наблюдали сотни глаз: слуги и служанки ходили туда-сюда, наливали вино в бокалы, кропили стол ароматной водой; несколько вооруженных телохранителей стояли, как статуи, позади, готовые убить любого, кто, пусть даже по ошибке, коснется принцессы.
Мерит резко встала:
— Проводи меня в сад, Пиай, мне нужен свежий воздух.
Маленький, недавно построенный дворец позади храма Мертвых стоял посреди пустыни, но постоянный приток воды позволил разбить здесь роскошный сад, который окружала высокая стена. Свет полумесяца обвивал серебряным покрывалом цветущие кусты, деревья, цветы, кустарники и отражался в маленьком пруду с лотосами, в котором священные цветы богини Нефертем уже закрыли свои белые чашечки.
— Идите спать, мне вы больше не нужны, — приказала Мерит своим спутницам и вошла с Пиайем в ночной сад.
— Здесь мы одни, Пиай, теперь ты можешь говорить со мной, как мужчина говорит с женщиной.
Пиай молча схватил Мерит за руку и подвел ее к скамье у пруда. Этим он совершил первое святотатство, потому что дотронуться до члена царской семьи без разрешения было великим грехом, который мог караться смертью.
За те секунды, пока он делал несколько шагов от дверей сада к пруду, различные мысли проносились в голове Пиайя, проносились, сверкая, как молнии, и замирали.
Пиай увидел маленького раба, каким он был, забитого изгоя, вечно грязного, увидел свой взлет к вершинам славы, будто камень, выпущенный из праща, устремляется к солнцу и… низвергается вниз, как он, коснувшись ее руки, скатывается в пропасть и смерть. Он вздрогнул, но облик Мерит вытеснил ужасное видение. Она села с ним на скамью и в ожидании посмотрела на него.
Пиай глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух и ощутил изысканный аромат лотоса и цветущих акаций. Это подействовало на него опьяняюще, и его язык развязался:
