На этот раз она сунула руку за шоферское сиденье и дотянулась до рукояти револьвера. Он выскользнул из промасленной кобуры, и пока она дрожащей рукой пыталась его удержать, человек в маске схватил ее сзади за волосы и дернул к себе.
Она снова накинулась на него, старалась впиться в лицо зубами, еще розовыми от его крови. Рваная маска, болтавшаяся у него на голове, на мгновение ослепила его, и он споткнулся и упал, не выпустив Сантэн из рук. Она брыкалась и царапалась; он перевалился на нее и прижал всей своей тяжестью, удерживая ее руки разведенными, как на распятии, – и она вдруг перестала сопротивляться и посмотрела на него.
Обрывки маски разошлись, и она увидела его глаза. Необычные, светлые, цвета топаза, с длинными черными ресницами. Она выдохнула:
– Лотар!
Услышав свое имя, он застыл. Они лежали, сцепившись, как любовники, переплетясь ногами, прижавшись друг к другу. Оба тяжело дышали, перемазанные кровью, и молча смотрели друг на друга.
Неожиданно он выпустил ее и встал. Сорвал с головы маску, и на уши и на лоб упали спутанные золотые волосы. Плотно обмотав маской изуродованное запястье, он понял, что серьезно ранен: сухожилия и кость обнажились, плоть была разорвана и измочалена там, где Сантэн ее грызла и рвала. Яркая артериальная кровь уже пробилась сквозь белую ткань и капала на песок.
Сантэн села, наблюдая за ним. Мотор «даймлера» заглох, наступила тишина. Слышно было только их дыхание.
– Зачем ты это делаешь? – прошептала она.
– Ты знаешь зачем.
Он зубами затянул узел, и Сантэн неожиданно метнулась в сторону и отчаянно потянулась к машине, пальцами стараясь достать пистолет. Дотянулась, но не успела обхватить рукоять: Лотар оттащил ее и снова прижал к песку.
Он взял пистолет и отцепил ремень. Ремень обмотал вокруг предплечья, как жгут, и удовлетворенно хмыкнул: поток крови прекратился.
– Где они?
Он сверху вниз посмотрел туда, где она лежала.
– О ком ты?
Он наклонился, заглянул в салон «даймлера» и вытащил доставочный ящик из черной стали.
– Ключи? – спросил он.
Сантэн молча, с вызовом смотрела на него, и он присел и прочно поставил ящик на песок, потом отошел на шаг. Взвел курок и выстрелил. В тишине пустыни выстрел прозвучал оглушительно, и в ушах у Сантэн загудело. Пуля сорвала замок, кружок черной краски отслоился, обнажив яркий блестящий металл.
Лотар сунул пистолет в карман, наклонился и поднял крышку. Ящик заполняли небольшие аккуратные пакеты из коричневой бумаги, запечатанной красным воском. Оберегая раненую руку, Лотар взял один пакет и вслух прочел надпись, сделанную витиеватым старомодным почерком Твентимен-Джонса:
«126 КАМНЕЙ ОБЩИМ ВЕСОМ В 382 КАРАТА»
Он зубами разорвал плотную бумагу и высыпал сверкающие камни в ладонь раненой руки. В белом солнечном свете у камней был своеобразный мыльный блеск неграненых алмазов.
– Красиво, – сказал он и спрятал камни в карман. Потом сунул разорванный пакет обратно в ящик и закрыл крышку.
– Я знала, что ты убийца, – сказала Сантэн. – Но ни разу не подумала, что ты обычный вор.
– Ты украла у меня корабли и мою компанию. Не тебе говорить о воровстве. – Он взял ящик под мышку и встал. Прошел к машине и смог, хотя «даймлер» лежал вверх дном, приоткрыть ее, потом тщательно осмотрел содержимое.
– Хорошо, – сказал он. – Тебе хватило здравого смысла прихватить с собой воду. Двадцати галлонов тебе хватит на неделю, но тебя найдут гораздо раньше. Абрахамс посылает навстречу тебе эскорт. Я перехватил сообщение Твентимен-Джонса.
– Свинья, – прошептала она.
– Перед уходом я перережу телеграфные провода. Как только это произойдет, на обоих концах сообразят: что-то случилось. Тебе ничего не грозит.
– О боже, я тебя ненавижу!
– Оставайся возле машины. Это первый закон выживания в пустыне. Не отходи от нее. Тебя найдут примерно через два дня, а я получу два дня форы.
– Я думала, что ненавижу тебя, но только теперь поняла истинный смысл этого слова.
– Я мог бы объяснить тебе, что оно значит, – негромко сказал он, поднимая дробовик с песка. – Я хорошо его усвоил – за те годы, что растил твоего сына. И потом, когда ты снова вошла в мою жизнь, чтобы уничтожить все, о чем я мечтал и ради чего работал.
Он, как топором, хватил дробовиком по камню. Приклад отскочил, но Лотар продолжал бить, пока ствол не согнулся и оружие не стало бесполезным. Тогда он бросил ружье.
Потом повесил «маузер» через плечо и переместил ящик под другую руку. Прижал к груди обмотанное окровавленной тряпкой запястье. Очевидно, боль была нестерпимой – под бронзовым загаром он побледнел, и его голос дрогнул, когда он продолжил:
– Я старался не причинить тебе вреда… если бы ты не сопротивлялась… – Он оборвал фразу. – Мы больше никогда не увидимся. Прощай, Сантэн.
– Мы еще встретимся, – возразила она. – Ты хорошо меня знаешь и должен понимать, что я не успокоюсь, пока не отомщу за сегодняшний день.
Он кивнул.
– Знаю, ты постараешься. – И он отвернулся.
– Лотар! – резко окликнула она и смягчила тон, когда он снова повернулся к ней. – Давай договоримся: я верну тебе корабли и твою компанию, выплатив все ее долги, а ты вернешь алмазы.
– Неудачная сделка. – Он печально улыбнулся. – Сейчас и корабли, и компания ничего не стоят, а вот твои алмазы…
– Плюс пятьдесят тысяч фунтов и мое обещание ничего не сообщать полиции.
Она пыталась не допустить в голос нотки отчаяния.
– В последний раз я умолял тебя – помнишь? Нет, Сантэн, даже если бы я захотел, я бы не смог пойти на попятную. Я сжег за собой мосты. – Он подумал о лошадях, но не мог объяснить ей. – Никакой сделки, Сантэн. Мне пора.
– Половину алмазов – оставь половину, Лотар.
– С чего это?
– Ради нашей прошлой любви.
Он горько рассмеялся.
– Тебе нужно назвать лучший повод.
– Хорошо. Если ты заберешь их, ты уничтожишь меня, Лотар. Это доконает меня. У нас очень неустойчивое положение. Я разорюсь.
– Как разорился я, когда ты забрала мои суда.
Он повернулся и пошел по песку к берегу. Сантэн встала.
– Лотар Деларей! – крикнула она ему вслед. – Ты отказался от моего предложения – прими взамен клятву. Клянусь, призывая в свидетели Господа и всех его святых, что не успокоюсь, пока тебя не вздернут на виселицу!
Лотар не оглянулся, но она видела, как дернулась его голова при этой угрозе. Потом, прижимая раненую руку к груди, сгибаясь под тяжестью ружья и доставочного ящика, он поднялся на высокий берег и исчез.
Сантэн села на песок, и на нее волной обрушилась реакция. Она обнаружила, что ее бьет сильная, неудержимая дрожь. Ее захлестывали волны подавленности, отчаяния, унижения, как в бурю прибой накатывает на несопротивляющийся берег: отступая, собираясь с силами и снова устремляясь вперед. Она поняла, что плачет: густые медленные слезы смывали засохшую кровь с ее губ и подбородка, и эти слезы вызвали у нее такое же отвращение, как вкус крови в глубине горла.
