— Чудненько, правда? — заметил Рауль.
— Мило, — согласился я с сомнением.
Рауль спокойно прошел к свободному столику и, как ни в чем не бывало, с рассеянным видом сел на скамью, поманив рукой злодейски-выглядещего субъекта из-за стойки. Я сел рядом вполоборота — Рауль сел спиной к стене, чтобы без помех созерцать все помещение, к которому поворачиваться совсем уж спиной я тоже не собирался.
— Бутылку белого бордосского, — небрежно сказал Рауль. — А тебе, конечно, красного? И красного, — добавил он.
— Откуда?.. — переспросил я недоверчиво, когда ничуть не впечатленный заказом хозяин, энергично кивнув, отчалил.
Рауль тихо усмехнулся.
— Я как-то бывал тут, — сказал Рауль вполголоса. — С отрядом. С отрядами тут никогда ничего не случается.
— Вот в это я верю…
— И боюсь, один мой друг, вернулся сюда как-то один. Больше я его не видел.
Я пристально посмотрел на Рауля. Ясно…
А потом глянул на единственного человека, который казался здесь нормальным и даже показался мне чем-то знакомым. Это был пожилой румяный усач военного вида в потертом кожаном камзоле, бросавший вокруг пронзительные взгляды, будто прикидывая, как бы ему отсюда выбраться без особенных потерь. В то же время он как будто чего-то ждал. Прибытия своего отряда? Скорее всего.
Вино нам принесли быстро.
— Не советую пить из кружки, — серьезно сказал Рауль, обтирая горлышко бутылки.
— Но ты собираешься это пить? С крысиным ядом?
— Сомневаюсь, что он там есть, — ответил Рауль, — иначе им придется выплеснуть остатки.
— А ты оптимист…
Рауль усмехнулся и отпил пару глотков. А действительно, почему бы и нет? Я тоже отпил и удивился — вино и правда было хорошее.
В дверь вошло еще несколько человек — «и их осталось…», вернее, «стало» — во всяком случае, побольше дюжины. Усач забеспокоился. Мне показалось, что под столом он держит наготове пистолет. И тут я поперхнулся, вдруг узнав его. Быть не может. Капитан Таннеберг?..
И тут же со щелчком — еще одно воспоминание. Какой герб был нарисован последним там, в будущем? Таннебергов? Очень дальних родственников? Ну, ну — и что же после этого такое — реальность?
— В чем дело? — громко вопросил Рауль, тут же воспользовавшись неожиданным предлогом. — Эй, хозяин, вы же не подсыпаете немногочисленным путникам яд в вино? Куда же они тогда деваются, скажите на милость?
Резко и надежно повисла такая же видимая как дым от очага гробовая тишина. Довольно надолго. Все глаза в сумраке неотступно приковались к нам. Я сунул руку под плащ. За пояс сзади у меня был заткнут заряженный пистолет.
— О чем вы? — вопросил грубовато, но пока еще вполне учтиво хозяин.
— Мой друг шутит, — дружелюбно ответил я. Честно говоря, я действительно был не против обойтись без драки, если никто не станет настаивать — вино-то нам и правда принесли хорошее. — Отличное у вас вино.
— Это можно себе позволить, — медленно сказал хозяин, — раз вы собираетесь покинуть эту грешную юдоль…
— Эту? — переспросил я, еще раз обведя взглядом помещение. — Мы ее непременно покинем и довольно скоро.
— Ну, это вряд ли, — насмешливо возразил хозяин, и двое завсегдатаев, подскочив к двери, захлопнули ее и заложили засов.
— Что это фсе значит? — рявкнул Таннеберг — от волнения у него появился акцент, которого я не припоминал по нашей первой встрече. Впрочем, вряд ли он меня тогда заботил.
— Это значит, что пора кончать комедию, — очень вежливо заметил хозяин.
Комедию? Да, пожалуй, было что-то и в хозяине и в таверне весьма театральное.
— Пора так пора, — вздохнул я, достав из-под плаща пистолет и наведя его на голову этого старого комедианта. — Откройте-ка дверь.
— Фот именно, — грозно поддакнул Таннеберг, вытаскивая из-под стола и свой пистолет.
Хозяин изобразил несерьезный ужас. Может, он и впрямь был когда-то актером? Уж кто бы это наверняка оценил, так Теофиль Готье, но к сожалению, его тут не было.
— Итак, ни Римлянин, ни Грек, ни Иудей,
Вкусив Поэзии, не завладели ей
Вполне и всей. Она сияет благосклонно
С небес Германии, Тосканы, Альбиона
И нашей Франции!
— насмешливо-возвышенно продекламировал хозяин во весь голос строки Ронсара.
— Стреляйте, но успеете ль вы первыми? И вы ведь на мушке!
Рауль хмыкнул и резко опрокинул стол, поддав его снизу ногой так, что он подлетел прямо перед нами. Смешно, но сперва я убедился, что бутылки он держал в руках и успел, присев и прикрываясь столом, поставить их на земляной пол, прежде чем выхватил правой рукой рапиру, а левой кинжал — вдоль клинка которого тянулся ствол пистолета.
Впрочем, это я заметил уже искоса, перекатываясь по полу вперед под аккомпанемент нескольких выстрелов, не причинивших никому вреда, прежде чем сам выстрелил в первую жертву с колесцовым пистолетом в руках, пытавшуюся прицелиться в кого-то из нас. Пистолет в конвульсивно-дернувшейся руке падающего выстрелил, что-то взвизгнуло, будто пуля пронеслась вдоль какой-то поверхности, сорвав стружку, хозяин вскрикнул, но, похоже, только от неожиданности и испуга, а не от боли.
Тут же раздался громкий боевой клич — Таннеберг подхватил свой стол как щит и кинулся с ним вперед. Выстрела с его стороны я не услышал — должно быть, вышла осечка, и еще мне пришлось быстро убраться с его дороги, пока он в меня не врезался. Свой пистолет я отбросил — кому-то в лицо, выхватил рапиру и ударил следующего разбойника снизу в живот, полоснул ближайшего под коленом острием даги, и когда он дернулся, тоже заколол, одним движением рассек кому-то горло и приколол другого к стене. Рауль перескочил через наш отброшенный стол, стреляя в кого-то в упор из своего «кинжального пистолета» и сквозь облачко порохового дыма ястребом накинувшись на кого-то с обнаженным клинком.
Всего несколько ударов, несколько секунд, несколько ударов сердца, и наших врагов стало наполовину меньше. Нет, больше, чем наполовину… Даже мы не успели толком понять в чем дело. Просто каждый удар достигал цели. Услышав отчаянный крик, я оглянулся — хозяин опрометью бросился к задней стенке и отворял уже маленькую дверцу. Я подкинул кинжал в левой руке, поймал за острие и швырнул ему вслед — клинок вошел бывшему или просто неудачливому актеру глубоко под лопатку.
— …Одно любезно ей: В неведомых краях искать себе друзей… — машинально пробормотал я вместо эпитафии продолжение начатого хозяином стиха.
И почувствовав запоздавшее на мгновение отвращение от этого последнего, уже бесполезного убийства, будто отрезвев, ошеломленно огляделся.
