— А лошадкам бы тоже не повредило передохнуть, — заметил я справедливости ради.
— Погоди-ка… — Рауль задумчиво оглядывался, похлопывая себя снятыми перчатками по ладони. — Кажется, я уже здесь был.
— Представления не имею, где мы находимся.
— Кстати, как насчет идеи ловли на живца? — поинтересовался Рауль со странноватой ехидцей.
— Что-о? — непонимающе вопросил я. — О чем ты?
— Мы не знаем никого, отличающегося такими же странностями как мы, — рассудил Рауль. — Если мы себя выдадим, то привлечем к себе внимание…
— Рауль… — позвал я тоном, призывающим спуститься с небес на грешную землю. Он пожал плечами.
— В конечном итоге, все равно именно это и случится. Я не вижу других шансов.
— Столько же шансов на то, что мы попадемся на глаза именно тому, кому нужно, как и у тех «кому это нужно» выдать себя перед нами. Это вопрос случая.
— Значит, надо совершить что-то более явное.
— Не надо испытывать наше общее безумие, — предостерег я. — Если мы себя выдадим, нас просто уберут с дороги.
По губам Рауля скользнула нехорошая усмешка.
— Но есть предположение, что их только двое, а нас все-таки целых семеро.
— Как чудесно… Разумеется, все это — в расчете на здоровую естественную убыль!
— А ты разве сомневался?
— Нет. Но я не вижу смысла подставляться нарочно.
— Мы все равно то и дело срываемся, — спокойно заметил Рауль. — И всегда можем попасть в ситуации, в которых трудно будет выглядеть обычно. Не лучше ли тогда сделать это намеренно, а не случайно?
Мы ехали по скверной дороге, почти по тропинке.
— Это только прекрасно звучит, не больше. Да и как ты собираешься это делать? Опять же — что, выбрать тех, кто на заклание и тех, кто сидит в засаде? Тогда чертовски непродуманно, что мы все находимся в одном доме, ты не находишь? Один точечный удар…
— Ты только послушай себя. «Точечный удар» — кто же сейчас так говорит?
— Здесь никого нет, кто нас слышит, кроме лошадей? А им все равно, что мы говорим.
Рауль вздохнул.
— Кто знает… А вот если бы мы говорили так на людях…
— Подумай сам. На каком языке мы говорим? Их же множество, мы и так все переводим, а с переводом всегда трудности, это мы друг друга понимаем, но не факт, что поймет кто-то другой. Да, мы можем говорить странно, но все же — у нас один поток истории, у других нас же — другой, а что у тех? Да просто черт их знает! Они могут не понять нас, даже если мы начнем расспрашивать вслух о гориллах или о том, куда же подевалась Австралия, благополучно пропустить все это мимо ушей, прекрасно нас слыша.
Рауль посмеивался.
— Но есть и то, что переводить совсем не нужно, что бесспорно, потому что слишком мало нам принадлежит.
— Это что же?
— Ты знаешь.
Я фыркнул.
— То, как мы деремся? На что ты намекаешь? Я не сделал вчера ничего особенного. Сидни, Роли и Обинье дрались не хуже, я нарочно выжидал, чтобы не нанести первый удар. А уж Огюста я вряд ли удивил.
Рауль скептически рассмеялся.
— Да нет, удивил. Ты думаешь, он понял, за что ты на него набросился?
— А разве кто-то другой это понял?
— Не знаю, меня ведь там не было, — дипломатично отговорился Рауль.
— Тогда пусть не понимает и дальше. Я сделал все, что мог.
— Ты не сделал одного. Ты его не убил.
— Преждевременно, — сказал я.
— Даты не совпадают? — с легкой едкостью уточнил Рауль, и тут же сказал слишком серьезно: — Он еще наломает дров.
— Может. Но он не мог стать тем, кто он есть, просто так. Он для чего-то нужен.
— А по-моему, он просто ошибка. Это нелогично, что он среди нас. По крайней мере, будь он даже среди нас, но не таким как мы, это могло бы быть для него и для нас куда безопасней.
— И ты туда же? — спросил я. — Для тебя тоже все еще существуют католики и кальвинисты? Тем, кто все это затеял, было не до наших дрязг. — Да и нам самим наполовину тоже.
— А нам до их дрязг дело почему-то есть, — мрачно проговорил Рауль. — Навязали. Что ж, как говорил Сенека — выход есть всегда.
— Самоубийство? — поинтересовался я. — Знал я этого весельчака Сенеку… — И усмешка вдруг умерла, так и не родившись — на мгновение мне показалось, что я не шучу. Как будто я действительно его знал… Да нет, черт, что же творится с головой, — я потряс ею и резко вздохнул, прогоняя странный липкий туман. Я уже просто путаю все на свете, все слишком смешалось.
Рауль тихо хмыкнул и поднял руку, указывая куда-то в пространство за негустым кустарником посреди редких деревьев.
— Нам туда.
— Серьезно? Что это еще за халупа?
— «Старая виселица», — как-то зловеще отозвался Рауль. — Пусть лошади немного отдохнут.
— Хорошенькое название, — усмехнулся я. — Это у кого же такое чувство юмора?
Похоже, Рауль хорошо знал это место. Что ж, задержимся ненадолго, прежде чем возвращаться к своим поблемам.
— Как будто ничего не изменилось, — пробормотал Рауль с ностальгией, пока мы пробирались напрямик через подлесок. — Как в старые добрые времена.
— На вид — сущий гадюшник, — поделился я свежим впечатлением. — И откуда? Тут даже дороги толком нет.
— Какая-никакая, есть. Зато теперь ты понимаешь, почему тут неважно идут дела. Но порой проезжают целые отряды и кое-что все-таки перепадает. Между прочим, у них неплохое вино.
В голосе Рауля звучали фальшивые нотки.
— Я чего-то не понимаю? — поинтересовался я.
— Просто мы здесь, других заведений поблизости я не знаю, а дорогу в эти края вообще выбрал ты.
Я покосился на Рауля. Я ли? Кажется, мне было совершенно все равно, куда ехать, но разве кое-кто, не будем показывать пальцем, не предложил свернуть туда, где было побезлюдней?
Из-за ветвей выступили покосившиеся пристройки, злобно залаяла собака. Откуда-то выскочил чумазый оборванный мальчишка, и уже можно было разглядеть открытую дверь, за которой царил дымный сумрак, раздавались голоса и грубый смех — похоже, это действительно была таверна. Но для кого? Для лесников?
Рауль небрежно соскочил с коня и бросил поводья, которые мальчишка исправно принял. Я сделал то же самое. И все-таки, здесь царило какое-то запустение, и интерес, с которым мальчишка осмотрел лошадей, тоже был каким-то нездоровым, но он отвел их под навес и даже принялся обтирать пучком сена. По крайней мере, он умел с ними обращаться и вряд ли причинит им вред.
Войдя внутрь ветхого строения, я первым делом, не удержавшись, посмотрел на потолок, успев, правда, мельком окинуть взглядом и присутствующих и отметив, что при нашем появлении всякий шум на время прекратился. Но немедленным нападением, похоже, не пахло, а вот тем, что в любой момент кровля обрушится нам на голову, мы и впрямь рисковали. Убедившись, что она настолько сгнила и превратилась в труху, что вряд ли может причинить кому бы то ни было серьезные увечья, я снова опустил взгляд. За колченогими, криво сбитыми столиками, на таких же кривых табуретах и скамьях сидело несколько мрачноватого вида шушукающихся посетителей. Один из них поднялся и, окинув нас примерно таким же задумчивым взглядом, каким мальчишка смотрел на лошадей, покинул заведение.
