— Господа, рекомендую сома, жареного на углях, — отвлекся Арнаутов, уписывая за обе щеки куски рыбы, поданные на вертеле. — Вкус необыкновенный…
— Кто и вспомнит-то теперь о тех давних временах! — произнес Экзорцист, вставая с места и подходя к стулу, на котором сидел господин Беглов. — Наверное, никого и не осталось из тех, кто мог бы нам правду поведать о заключении Нерчинского договора…
— Как это не осталось! — взвился отставник Беглов. — Еще жив мой драгоценный дядюшка Иван Астафьевич Власов, коему нынче стукнуло девяносто лет, но он находится в добром здравии и все помнит. Он сам мне рассказывал, что свита Великого Посла российского Головина, кроме него самого, носившего тогда чины стольника и воеводы, состояла еще из дьяка Семена Корницкого, пятисот шести московских стрельцов и тысячи четырехсот солдат гарнизонных полков, присоединившихся в Сибири. Великий Посол Головин отъехал из Москвы 26 января 1686 года на пятидесяти подводах и прибыл в Тобольск 24 марта того же года. Оттуда, с солдатами и пушками, отправился он на судах водою в Рыбный острог, где и перезимовал. Из Рыбного Головин продолжил плавание вниз по Тунгуске к Братскому острогу. 17 июля 1687 года он подъехал к Иркутску, а 19 ноября был в Селенгинске, откуда и направил чиновника по особым поручениям Степана Коровина с письмом к пограничным китайским воеводам, извещая о своем прибытии для проведения переговоров. И пока ждал ответ, все время был настороже, поскольку спокойно спать ему не давали многочисленные нападения мунгальских князей[2]. Тогда же он здорово проучил этих мунгалов, воспользовавшись их раздором с калмыками. Поддержав калмыков, Головин выступил со своим отрядом из селения Удинска и в двухстах верстах наголову разбил войско мунгалов. Многих пленил, большой ясак взял деньгами и скотом. С тех пор русское посольство больше не нуждалось в средствах и продовольствии.
— Несомненно, богатства графской семьи Головиных стали произрастать именно с того времени, — поддержал соседа слева полковник Арнаутов. — А какие дары получил Федор Алексеевич от китайских послов! Я знаю только про знаменитый меч Богдахана с тремя большими изумрудами на рукояти…
— Что меч! — махнул рукой господин Беглов, даже забывший о еде. — Тогда в Китае каждый чиновник посольства обязывался одаривать иноплеменных послов лучшим, что имел. Так повелел Сын Неба, как называл себя Богдахан. Дядюшка заставил меня заучить наизусть имена всех китайских чиновников того посольства! Если желаете, я могу назвать их хоть сейчас…
— Попробуйте назвать, — с деланной недоверчивостью подзадорил Беглова Экзорцист.
— За ради Бога! Первым был придворный вельможа Санготу, который преподнес в дар русскому послу чайный сервиз на шестнадцать персон. Но до дома посол довез только половину этого сервиза, остальные драгоценные предметы были разбиты в дороге… Вторым был Тун-Гус-Ган, дядя Богдахана по материнской линии, занимавший должность главного начальника над государственным знаменем. Он подарил Головину драгоценный лук с колчаном, полным стрел, которыми по легенде был убит последний огнедышащий дракон, любивший пожирать китайских красавиц… Третий — президент Арани. Потом были прокурор Моци, предводитель гвардии императора Мала, а также более мелкие чиновник Унда и Аюси. Все они одаривали графа Головина, чем могли. Но самое главное, что все эти дары нисколько не смягчили сердце нашего посла и не заставили его пойти на поводу у китайской стороны. Нет! Головин не отступил от требования, чтобы Нерчинск был оставлен за Россией. И знаете, кто помог убедить китайцев в необходимости согласия с нашей стороной? Не поверите… При китайцах находилось два иезуита-переводчика. Они уже и туда пролезли! Дядюшка называл их имена… Да, испанцы Фома Перейра и Франциск Гербилион. Их наши здорово подпоили и дали денег. Результат не замедлил сказаться: Нерчинск остался за Россией. Хотя требования китайцев вначале были чрезмерными. Они желали владеть всеми землями до самого Байкала. Но Головин сумел убедить их, что все это исконно русские земли и нечего рот разевать на чужое добро. Он предложил назначить рубежом реку Амур, так, чтобы все земли, лежащие по ней к северу, остались за Россией, а к полудню[3] за Китаем. Так и было решено. Только вот городок Албазин, основанный казаками, находившийся на китайском берегу Амура, пришлось снести под корень. И сделали это солдаты из личного конвоя самого посла Головина. За это, кстати сказать, Головин заслужил порицание от государя императора впоследствии. Китайцы же, желая сохранить это важное событие для потомков, установили на границе с Россией каменный столб, вырезав на нем весь текст Нерчинского договора на маньчжурском, китайском, русском, латинском и мунгальском языках. Когда договор был подписан, посол граф Головин отправил китайцам свои подарки, а именно: боевые и столовые часы, зеркала и меха. Потом устроил пир для всех участников посольства. Гуляли неделю…
— После возвращения Головина, император Петр возвел его «за доброе служение и радение» в боярское достоинство и сделал наместником Сибирским, — вставил наконец свое слово, заскучавший было генерал-поручик Франц.
Всю ночь, до первых петухов, длилось это застолье в доме на Финском побережье. Тогда-то Экзорцист многое узнал из того, откуда «произрастало и множилось» богатство семьи фельдмаршала Головина, что в дальнейшем, как он считал, должно было ему очень помочь в розысках того, кто теперь охотился за всеми этими богатствами, не брезгуя ничем. Но, пожалуй, самым главным итогом этого застолья стало известие о том, что «…сынки-то Федора Алексеевича — Иван, Александр да Николай — не своей смертью померли! Ох, не своей! Убиенны они, бедолаги, злой нечистью. И все из-за чего? Из-за этих самых богатств треклятых, на которые отец их так и не успел составить завещание. А про старшего сына Ивана, рожденного в 1679 году, все знает дворецкий Фома, который доживает ныне свой век в обедневшем семействе принца Голштейн-Бекского, чья супруга — Наталья Николаевна — является дочерью младшего сына графа Головина Николая Федоровича». Эти слова произнес полковник Арнаутов, когда Экзорцист помогал ему добраться до экипажа. При этом Экзорцист мог поклясться, что старый вояка был трезв ровно настолько, чтобы нельзя было даже и помыслить принять его слова за пьяный бред.
Глава шестая. «Несчастный случай» как закономерность
«Как говаривал древний историк Саллюстий о выдающемся ораторе эпохи Гая Юлия Цезаря: “Катон предпочитал быть честным, чем слыть им”, так и отставной полковник Арнаутов не кривил душой, когда направлял меня в семейство принца Голштейн-Бекского, под началом которого служил младший сын графа Головина Николай», — думал Экзорцист на следующий день, трясясь в карете, запряженной тройкой резвых скакунов, по дороге, ведущей в селение Краколье, ставшее последним прибежищем для семейства обедневшего принца в России. Путь был неблизкий и занял у него добрых полдня.
