Одним словом, Алина Шель была уже далеко не Алина Франк. Многое, что прежде являлось для нее загадкой, пугало ее, теперь стало ей вполне ясным и вдобавок уже не страшило ее.
Много самых ужасных вопросов было поднято этой уединенной жизнью, и наконец поднят и бесповоротно решен самый главный: любит ли она Генриха и может ли прожить с ним всю жизнь в этих лесистых холмах на берегу Эльбы.
Этот вопрос всей жизни был ей ясен. Алина твердо и даже несколько спокойно решила, что поступила опрометчиво, выйдя замуж за молодого человека, который по образованию, не говоря уже о положении, был ниже ее.
– Он только красив, – решила однажды Алина, – был очень богат, а теперь даже и не богат.
Одновременно с этим недовольством самой собою сознание, что она поступила опрометчиво в минуту порыва, привело за собой – как последствие – сожаление о прошлом. Алина теперь с любовью вспоминала то время, когда она вместе со стариком Майером ездила из города в город. Положение странствующей музыкантши уже не казалось ей теперь унизительным; оно давало возможность знакомиться с лицами из высшего круга во всех городах. Теперь же ей приходилось сидеть в глуши и видеть только соседних поселян.
Когда-то она жила такой же замкнутой жизнью, но тогда она еще не видела света и притом была дочерью и наследницей именитого и богатого магната. Поселянам окрестностей замка Краковского она была так же недоступна, как монархиня, окруженная своим двором.
Здесь же не только поселяне, но и соседние саксонские бароны смотрели на нее свысока, как на жену негоцианта, и почти ежедневно Алина кончала свои грустные размышления словами: «Что же делать? Поправить ошибку невозможно».
Но, говоря это, она чувствовала какой-то внутренний злой голос, который подсказывал ей противное.
Что касается Генриха, который считал себя счастливейшим из смертных, то, конечно, этот простодушный малый, не особенно одаренный умом и проницательностью, ничего не видел, не замечал, не предчувствовал.
Если бы даже он мог видеть и знать ту борьбу, которая происходила в Алине, и ту бурю, которая подчас поднималась в ней, то Генрих не поверил бы сам себе. Его натура не способна была так же глубоко, порывисто и бурно жить и чувствовать. Природа Алины была неизмеримо выше, сложнее, а жизнь, полная самых странных приключений и превращений, еще более развила в ней некоторые черты характера и укрепила силу воли.
Первые месяцы – два или три – Генрих отлучался только в Андау, но затем он стал жаловаться, что дела у сестры идут плохо, что ему надо помогать ей, и стал отлучаться чаще. Алина все чаще оставалась одна, и мыслям ее о себе, о будущем был полный простор.
Единственный человек, который прежде часто бывал у них, был юный Дитрих; но и он за последнее время стал появляться реже. Он становился задумчивее и серьезнее, будто возмужал и из юноши сделался мужчиной. Наконец однажды случай очень важный, но не касавшийся непосредственно Алины, дал, однако, новый толчок и ее помыслам о себе.
Генрих, вернувшись раз из Андау, объявил жене новость. Видя, что сестра не может управлять заводом и имением, он, по его словам, только и думал последнее время, как бы найти сестре мужа, доброго и честного, который сделал бы ее счастливой и который достойным образом повел бы дела его отца.
Из всех молодых людей, которых знал Генрих, он по совести не мог выбрать ни одного; только один близкий друг его был, по его мнению, вполне достойным Фредерики, а именно – Дитрих. Вдобавок он очень нравился Фредерике, и с ее стороны к этому не было препятствия.
Генрих попросил совета у жены, но Алина ничего не могла ответить. Она пожала плечами и вымолвила:
– Право, не знаю.
Ей было до такой степени безразлично, за кого выйдет замуж неприятная ей Фредерика, что она не могла в этом случае дать никакого совета.
– Но у меня будет к тебе просьба, – сказал Шель. – Без тебя эта свадьба состояться не может.
Алина невольно изумилась.
– Да, тут есть одно препятствие, которое надо преодолеть. Дитрих сам колеблется; он говорит, что мужчины женятся только так, как я женился, то есть вследствие сильного чувства; а он хотя уже более двух лет знает Фредерику, но ничего не находит в себе к ней, кроме простого братского чувства. Ты имеешь на него большое влияние – большее, чем я. Если ты вмешаешься в это дело, уговоришь его, то я уверен, он согласится и будет счастлив.
Как ни странно показалось Алине устраивать счастье единственной личности на свете, которой она не любила и которая притом относилась к ней свысока, тем не менее она охотно согласилась.
Через несколько дней Дитрих явился к Шелю из Дрездена, и Генрих, заранее условившись с женой, оставил его с ней и уехал на два дня в Андау.
Алина осталась с Дитрихом, чтобы за это время устроить все, уговорить друга и по приезде мужа уже снаряжать его в Андау с предложением.
Занятая исключительно собою и своим новым положением, своим печальным будущим, Алина последнее время почти не обращала внимания на Дитриха. Теперь, к своему изумлению, она нашла в нем другого человека.
Как сама она за это время переменилась вполне, так же точно и Дитрих не был уже неглупым и наивным юношей, а был человеком с твердой волей, с ясным рассудком, на котором только лежал отпечаток грусти и недовольства жизнью.
Оставшись наедине с Дитрихом, Алина, привыкшая смотреть на него, как на юношу, прямо пошла к цели.
– Послушайте, – сказала она, – я хочу сделать доброе и умное дело. Хочу устроить вашу судьбу. Согласны ли вы?
– Я вас не понимаю, – отозвался Дитрих, и глаза его говорили, что он действительно удивлен словами Алины.
– Сейчас поймете… Скажите, что за глупую жизнь вы ведете… Так жить нельзя. Знаете ли вы, что я для вас придумала? Вы должны жениться!
– Жениться?!
– Да, жениться. Что вы так испугались? – усмехнулась Алина.
– Я действительно испугался. И по двум причинам. Во-первых, потому, что женитьба для меня вообще нечто невозможное, а во-вторых… и главным образом, потому я и испугался, что именно вы предлагаете мне жениться… Именно – вы!
– Так что же, что я?..
– Мне предлагает жениться… то самое существо, которое одно на свете мне дорого… Женщина, единственная в мире, которую я безумно люблю, боготворю… Да, не удивляйтесь и не сердитесь. Если вы посмели со мной начать речь о женитьбе, то дали мне право и смелость заговорить с вами о моем чувстве к вам…
И Дитрих горячо и страстно, увлекательно и бурно высказал все свои чувства.
Напрасно Алина усмехалась и пожимала плечами, старалась изобразить удивление и некоторое пренебрежение к словам молодого человека… Лицо ее, взгляд говорили другое. И Дитрих видел ясно, что слова его проникают ей в сердце, что все им высказанное произвело на Алину сильное впечатление. Когда он замолчал, Алина протянула ему руку и выговорила:
