Аи смотрел на нее серьезно, но глаза его блеснули.
— Ты такая молодая — и такие мрачные речи, — сказал он.
— Не такая уж и молодая, — возразила Мериамон.
— О да, ты древняя, — сказал Аи, — ветхая и мудрая. Ты привела нам царя. Ты думаешь, что ничего более великого ты уже не совершишь?
— А есть что?
Аи пожал плечами, закашлялся. Подскочил молодой прислужник с чистым полотенцем. Аи махнул рукой, чтобы он уходил.
— Может быть, ничего более великого в глазах мира. Но небольшие дела тоже имеют свое величие. Ведь теперь боги освободили тебя, и ты можешь быть просто Мериамон, какой ты не могла быть до сих пор.
— Но какой Мериамон?
Аи взглянул на нее. Глаза его были темны, но был в них блеск.
— А какой бы ты хотела быть?
— Счастливой.
Он улыбнулся, и все морщины на его лице, казалось, изогнулись кверху.
— Ведь это же так просто.
— Это самая сложная вещь на свете. — Мериамон сидела на табурете у его ног. Нахмурившись, она сжала ладони между колен. — Я думала, что знаю, что собиралась сделать: покинуть страну Кемет, как бы ужасно это ни было, и вернуться с царем. И я сделала это. На это понадобилось больше времени, чем я ожидала, и это стоило мне и дороже, и дешевле: дороже во времени и удобствах, но дешевле, потому что потребовалось меньше мужества. Я думала, что затем вернусь в храм Амона и буду тем, чем была раньше. Ничто не должно было измениться.
— Кроме того, что побеждены персы.
— Но это было просто частью всего дела. Весь мир должен был стать другим, а я остаться той же, что была раньше, только избавиться от старой ненависти.
— Когда старая ненависть уходит, в сердце остается зияющая рана.
Мериамон сидела очень тихо.
— Да, — сказала она медленно. — Да. Но она не ушла. Она просто… получила подтверждение. В стране Кемет все еще видны персидские лица. Они по-прежнему оценивают мир своей Истиной, но теперь это просто другая истина, и наши боги снова занимают свое место.
— Ты бы хотела, чтобы они были уничтожены?
— Нет, — отвечала она, удивляясь самой себе. — С точки зрения богов, у персов есть свое место и своя цель. Но не в стране Кемет.
Аи склонил голову.
— Разумно.
— Я все еще ненавижу их за то, что они сделали с нами, — сказала Мериамон. — Этого не изменить. Что же касается… Я думала, что буду счастлива вернуться к себе прежней. Они — и ты — все еще прежние. Я сделала все, за чем меня посылали. Но этого недостаточно.
— Может быть, ты сделала не все, чего хотели боги?
Мериамон выпрямилась.
— Но я же сделала! Александр стал царем в Великом Доме.
— Останется ли он в нем?
— В стране Кемет и раньше были фараоны-воители. Даже фараоны-чужестранцы.
— Но такого, как этот, не было, — сказал Аи. — Он неукротим, как огонь, и не склонен задерживаться долго на одном месте.
— Это неважно, — ответила Мериамон. — Он сделал то, что нужно было сделать. Если он уйдет и будет вести войну с персами в их собственной стране, Кемет останется свободной.
— А ты?
Мериамон встретилась с ним взглядом. Что-то в ней задрожало, пробуждаясь. Что-то, о существовании чего она не знала или не хотела знать.
— Что еще я должна сделать?
— Об этом знают боги, — молвил Аи.
— Я больше не хочу ничего делать. Я хочу вернуться домой. Хочу быть собой.
— Возможно, как раз для этого и нужно сделать еще что-то.
Мериамон испугалась, как лошадь, которую она оставила где-то там, с прошлой своей жизнью среди эллинов. На Мериамон не было сейчас парика. Многочисленные косички выскользнули из кольца, удерживавшего их на затылке, и рассыпались по спине.
— А если для того, чтобы быть собой, мне нужно стать женой македонского солдата? Что тогда, отец Аи?
Он моргнул.
— Ну что ж, дочь моя, тогда пожелаю тебе счастья.
Мериамон съежилась.
— Нет. Не надо желать мне счастья, потому что он не захочет меня. Я не могу родить ему сыновей.
— Это он тебе сказал?
У этого старика такой острый ум и такой острый глаз.
— Сама знаю, — ответила Мериамон. — Я знаю, каковы мужчины — и в Элладе, и в стране Кемет. А его шлюхой я не стану.
— Сомневаюсь, что он попросил бы тебя об этом.
— Откуда ты знаешь?
Ее тон был невозможно груб, но Аи только улыбнулся.
— Если он таков, как я о нем думаю, я знаю, что он возьмет тебя такой, какая ты есть и что бы ты ни сделала.
— Я не от него убегала, — воскликнула Мериамон. — И не от Александра даже.
— Конечно, нет, — сказал Аи. — Ты убегала от Мериамон.
— Я не могу прибежать обратно.
— Почему же?
— Я ушла, ничего не сказав, — ответила Мериамон.
— Значит, тебе не придется брать свои слова назад.
Кроме тех, которые она сказала Аи. Мериамон поднялась. Она собиралась встать перед Аи и сказать что-то существенное. Вместо этого просто пошла прочь, назад к тем обязанностям, которые выбрала для себя.
Но то, что прежде было для нее целым миром, теперь стало пустым и бессмысленным. Певцы, с которыми она пела, были не те, с которыми она выросла и училась. Эти были для нее незнакомцами и смотрели на нее как бы со стороны, с любопытством и даже враждебно. Они знали, кто она такая. И не все простили ее за это. Молодые жрецы, временно служившие в храме, которые прежде были купцами, вельможами и даже князьями, и вскоре снова ими будут, испытывали к ней иные, чем зависть, чувства.
Один из них заговорил с ней, через день или два после ее разговора с Аи. Это был приятный молодой человек, разговорчивый, но не дерзкий, хотя и не робкий. Она не запомнила, что он ей сказал и что она ответила. Она была слишком занята мыслью о том, что он мог бы ей понравиться: он испытывал к ней благоговейный страх, но преодолевал его, и видно было, что он умеет смеяться.
Он был строен и высок для мужчины страны Кемет. Все волосы на его теле были чисто выбриты, как это принято у жрецов, но много их, по-видимому, и не было; гладкое коричневое тело и быстрые изящные движения — красота ее народа. Его темные глаза улыбались ей. Он осмелился даже прикоснуться и слегка провести кончиками пальцев по ее плечам, как будто для того, чтобы пригладить ее косы.
У нее перехватило горло. Он был достаточно красив, достаточно обаятелен и вполне подходил для принцессы из страны Кемет. Но когда он смотрел на нее, она совсем его не видела. Она видела долговязое волосатое тело цвета песка, лицо, настолько некрасивое, что это уже не имело никакого значения, слышала обиды, жалобы, резкие слова и ощущала силу, такую земную для ее воздушной невесомости.
