Он ее не хотел. Она не хотела, чтобы он хотел ее и из-за этого лишился возможности иметь сыновей.
Но, если оставить в стороне его, что же делать с Александром?
Об этом спросил ее Аи. Ей не нужно было ничего вспоминать. Она просто вернулась памятью туда же, в ту же комнату, где оставила Аи.
— А как же Александр? — спросил он снова, — ты предоставишь ему одному искать свою судьбу?
— Мы же не супруги, — сказала Мериамон сердито.
— Телом — нет, — серьезно согласился Аи.
— И сердцем тоже. Я была посланницей и все. Моя задача выполнена. Я свое дело сделала.
— Это ты так говоришь, — заметил Аи.
Она прошлась от стены к стене. Она поступила так же, как делал Александр. Он говорил, что это помогает ему думать. Но ей это не помогло.
Она остановилась перед жрецом. Тень ее пробудилась: она чувствовала ее позади себя.
— Если я сейчас пойду к Александру, — сказала она, — я могу никогда не вернуться.
— Все в руках богов, — сказал Аи.
Мериамон никогда не смогла бы быть такой безмятежной, как Аи, даже если бы прожила в три раза дольше, чем он.
— Откуда ты можешь знать, пока не сделаешь?
Она горько рассмеялась.
— Ты никогда не был таким смешением страхов и безумств, как я.
— Конечно, нет. Я был хуже.
Внезапно она обняла его, осторожно, опасаясь повредить его хрупкие кости. Он оказался сильнее, чем выглядел, на мгновение его объятия были почти болезненно крепки.
Она отступила назад. Из глаз ее брызнули слезы.
— Я не хочу идти.
— И все же идешь.
— Не стоило бы.
— Ты так считаешь? — Теперь его голос звучал резко, в нем появилось нетерпение. Ее задело, чего он и добивался. — Я думаю, что ты уже достаточно долго колебалась между «стоит» и «не стоит». Теперь иди и делай то, что говорит тебе сердце.
— Боги…
— Некоторые из нас, — сказал Аи, — не имеют возможности говорить с богами лицом к лицу. С нами они говорят через наше сердце. Ты хотела стать просто Мериамон. Может быть, это уже началось.
Она склонила голову. Щеки ее горели.
— Ладно, — сказал он мягче, — ты заслужила прощение. Теперь пора идти и снова действовать.
— Давно пора, — сказала она, и он согласился с этим.
Мериамон наклонилась и поцеловала его в лоб. Это была вся благодарность и все обещания, какие ему были нужны.
Александр готовился покинуть Мемфис. Слухи об этом доходили до Мериамон даже в храме. Ей нужно было узнать, как скоро это произойдет, если уж он решился.
— Завтра, — сказал стражник у внутренних ворот, который был совсем не рад этому. — Только царь, царская гвардия и немного слуг. Остальные остаются здесь, а командовать нами будет Пармений.
Внутри у Мериамон все сжалось при упоминании этого имени, хотя она и упрекнула себя за глупость. Пармений не был ей ни другом, ни врагом. А она была для него ничем, поскольку не может дать Александру сыновей.
Но Пармений оставался здесь, а Александр уходил.
— Куда? — требовательно спросила она, возможно, несколько свирепо. Стражник выглядел встревоженным.
— Может быть, ты спросишь у него, — сказал он.
Она могла бы настаивать. Но он был всего лишь охранником, а внутри был Александр. Ее сердце знало это, она кожей чувствовала мощь его присутствия.
Он нашел во дворце принцев площадку для борьбы и успешно ею пользовался. Мериамон услышала это еще задолго до того, как подошла: крики, смех, внезапная тишина, уханье и громкие хлопки по бедрам в знак одобрения.
Двор был полон мужчин, и среди них не было ни одного в хитоне. Они боролись парами или стояли вокруг, непринужденно, как молодые звери, и подбадривали товарищей. В центре их внимания сейчас находилось сплетение намасленных рук и ног, светлокожих, хотя и загоревших до черноты. Одни принадлежали Птолемею. Другие, очень похожие, но длиннее, чуть не обратили Мериамон в бегство.
Нико приходилось туго. Он был быстр и силен, но его брат весил больше, а поврежденная рука мешала Нико сделать захват как следует. Это злило его — Мериамон видела блеск его глаз. Но он ухмылялся, скалил зубы, как хищник. Даже когда он сломался под натиском брата и рухнул на маты, вырвавшийся у него звук был смехом. Птолемей встал ему на грудь коленом и выпрямился, чтобы провозгласить свою победу.
Нико изогнулся, и колено Птолемея скользнуло по маслу и поту. Нико дернул его вниз.
Они лежали рядом, обнявшись, как любовники, а все кругом ревели от смеха.
Нико вскочил первым, потащил за собой Птолемея. Они стояли, прислонившись друг к другу, тяжело дыша, обливаясь потом и страшно довольные собой.
Никто из них не видел Мериамон. Она скользнула за широкие спины македонцев; как она теперь заметила, здесь были и египтяне, темнокожие и маленькие, как дети, в этой компании, с любопытством смотревшие на нее. Но, поскольку они были одеты, как должно, их не смущало присутствие женщины. Постепенно все успокоилось.
Мериамон не могла оставаться невидимой, когда на нее было устремлено так много глаз, даже в тени своей тени. Она расправила плечи, подняла голову и приняла свой самый царственный вид.
— Кто-нибудь из вас видел царя?
Глотки прочистились, глаза опустились, тела задвигались, руки поднялись, хитоны появились, словно из воздуха. Один юный красавец весь залился краской, прежде чем успел прикрыться рукой.
— Он в купальне, — ответил голос, слишком хорошо ей знакомый. — Отвести тебя к нему?
— Я сама смогу найти его, — начала она, но Нико уже стоял перед ней, с хитоном в руке, прикрывавшим не больше, чем необходимо. Кто-то бросил ему полотенце. Нико набросил одежду через голову и подпоясался, потом вытер полотенцем пот с лица. И вот он уже шел, даже не бросив взгляд, чтобы убедиться, идет ли она за ним.
Она бы и не пошла. Но люди Александра не ожидали, что на площадке для борьбы будет присутствовать женщина: многие из них явно стеснялись, бессознательно пытаясь прикрыться. Ей стало их жаль.
Купальня была недалеко: через коридор вниз по лестнице. Нико стоял в коридоре. Здесь было прохладно и темновато после освещенного ярким солнцем двора. На мгновение он показался таким же темным, как ее тень, и не более материальным — неопределенные очертания и блеск глаз. Постепенно она увидела его яснее.
Мериамон остановилась. То, что она хотела сделать, было настоящим безумием.
Впрочем, она и сама была безумна. Она протянула руки.
Он посмотрел на них. Ее сердце похолодело. Руки стали опускаться.
Он схватил ее за руки. Руки его были теплые и слишком сильные, чтобы она могла вырываться.
