— Я уже сказал, что он искал там клад.
Настала ночь. Путники вышли на широкую дорогу.
— Вот, — сказал Рендель, — за лесом и дом моего отца.
Скоро послышался собачий лай.
— А! Наш старый Биль умер, — проговорил Рендель.
— Это не его лай!
Голос Ренделя задрожал, когда он бросился к двери дома и дернул за скобу.
— Заперта! Мой отец никогда не запирался.
Он постучал.
— Старый Рендель Грем? — спросил он в растворившееся окно.
— Два года как умер.
— Я хотел озолотить старика! — простонал Рендель.
— Но, увы, в нашем доме чужие! Ферджус, я одинок.
Ферджус с чувством пожал ему руку.
— Да, да, мистер О'Брин! Мы все умрем, но все-таки жаль. Наш дом принадлежит Мак-Набу…
— Мак-Набу?
— Это его голос. Говорят, он честный человек, но не предложил пристанища путникам.
— Куда же мы теперь?
— Куда? Останемся здесь, где умер мой отец. Я провожу вас к Мак-Ферлэну, а сам возвращусь сюда.
Немного спустя Рендель привел Ферджуса к ферме. Дверь была отперта и О'Брин вошел.
Глава сороковая
СВИДАНИЕ ПОСЛЕ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ
В общей зале за накрытым столом ужинали две прелестные девочки и молодая женщина. Подле камина стоял бледный пожилой мужчина с измученным лицом и блуждающими глазами.
— Мак-Ферлэн? — спросил О'Брин.
Мужчина посмотрел на него.
— Это мой муж, — ответила молодая женщина, указывая на мужчину.
— В этих местах нет другого Энджуса Мак-Ферлэна?
— Один я, и тот лишний, — мрачно ответил мужчина. — Теперь не узнают Мак-Ферлэна! А он помнит еще своих друзей, хотя и забыл их имена. Ваше имя?
— Энджус Мак-Ферлэн? Возможно ли? Но как он изменился?
— Ваше имя?
Глаза Энджуса заблестели радостью, когда Ферджус назвал себя.
— О'Брин! Как я рад! Жена, обними моего и твоего брата! Дети, радуйтесь!
Мистрисс Мак-Ферлэн подвела обеих девочек к Ферджусу со словами:
— Клара! Анна! — поцелуйте же друга вашего отца.
Клара покраснела и подставила щеку. Анна с улыбкой убежала.
— Будем веселиться! Жена, есть еще французское вино? Пошли за Мак-Набом!
— Хорошо, Энджус, — ответила жена.
Ферджус остановил ее:
— Вы забыли, Энджус, что Мак-Наб не любит меня?
— Да… но за что?
— Он предпочел мне Годфрея Ленчестера.
— Вейт-Манора! — вскрикнул Мак-Ферлэн, падая в кресло. — Зачем вы напоминаете мне о Вейт-Маноре! Уйди, жена! Мы поговорим о Вейт-Маноре.
Мистрисс Мак-Ферлэн принесла вино и вышла с детьми.
Мак-Ферлэн в эти четыре года постарел лет на пятнадцать. Открытое и веселое лицо его стало мрачным, волосы поседели, лоб покрылся морщинами.
Ферджус грустно посмотрел на него.
— Я надеялся найти вас счастливым, Энджус, — сказал он.
— Я счастлив теперь, когда вижу вас, О'Брин! Как я страдал и бесился, когда узнал о вашем несчастье! Моего Ферджуса обвинили! Мак-Наб очень виноват! Но обними меня, брат, и скажи, что по-прежнему любишь меня! О, как ты молод и как хорош, Ферджус, — продолжал он. — Мери очень, очень любила тебя!
— Не надо говорить о ней, — тихо сказал Ферджус.
— Вина! Где стакан? Пей, Ферджус, пей!
Мах-Ферлэн залпом опорожнил стакан.
— Пей, Ферджус, пей! Десять несчастий, О'Брин отняли землю… Отец умер… Несчастная Мери!
— Она графиня Вейт-Манор.
— Да, была…
— Умерла?
— У ней дочь, потому не может умереть.
Глава сорок первая
ПИСЬМО МЕРИ, ГРАФИНИ ВЕЙТ-МАНОР
Энджус вынул из ящика бюро письмо, открыл его:
— Вот последнее письмо моей сестры и с тех пор я ее уже не видал в Лондоне.
Ферджус взял письмо и, начав читать, заметил, что во многих местах слова были истерты следами слез. Он недоумевал, чьи были эти слезы? Графини Вейт-Манор или Энджуса. Содержание же было следующее:
«Узнав из твоего письма, что ты думаешь ехать в Лондон, чтоб защитить меня от врагов, сердце мое наполнилось радостью, и тут я сказала себе, что ты один, мой милый Энджус, любишь меня. Я думала, что мы опять будем жить с тобою и я опять буду так счастлива, но, увы, мечты не сбылись. В тот день, когда я получила твое письмо, я ушла из дома, чтобы ты не нашел меня… О, милый Энджус! Прости меня! Ведь ты знаешь, как я тебя люблю, поверь мне — одна крайность заставила меня так поступить. Я вынуждена была это сделать из любви к моей дочери.
Милорд грозит мне мщением! Но ты знаешь, милый Энджус, что он разлучил меня с дочерью, кроме того, он внушает ей преступные мысли…»
Ферджус, остановившись, довольно громко произнес:
— Бедная Мери!
Энджус ничего не возражал, глаза его были устремлены на пол.
«Человек, имеющий власть над моей дочерью, смеется надо мной и требует денег за ласковое обращение с несчастным ребенком. Я не знаю, как благодарить великодушного незнакомца Смитфильдского рынка, благодаря которому я остаюсь еще в Лондоне подле дочери. Бессердечный мучитель требует денег и не позволяет даже во время сна поцеловать дочь. Я поставлена перед необходимостью скрываться от тебя, потому что ты захочешь отомстить за меня, а это погубит мою дочь.
Теперь, мой дорогой Энджус, у меня есть надежда, сладкая надежда! За моею дочерью присматривает немой и бедная женщина, у которой, кажется, доброе сердце. Я, быть может, упрошу или подкуплю ее. Она позволит мне взглянуть на Сюзанну, поцеловать ее. О, какое счастье! Не правда ли, Энджус, ты согласишься со мной, что эта надежда оправдывает мое бегство, Я еще могу быть счастлива!»
Ферджус печально сложил письмо.
— Нужно спасти ее! — сказал он.
Мак-Ферлэн молча покачал головой.
— Надо отомстить! — вскрикнул он. — Я знаю, кто угрожает ей. — Вейт-Манор… Пей друг! Пей, О'Брин! Ты еще не все знаешь.
Энджус был бледен.
— Налей себе сам, — продолжал он, принуждая себя улыбнуться, у меня дрожат руки. Налей и мне. Хочешь знать, что было на Смитфильдском рынке? Года три тому назад, в газетах толковали о беглецах из Ботани-бея, в том числе и о тебе. Сестра забеременела немного спустя. В журналах опять заговорили о беглецах и кто-то распустил слухи о твоих прежних отношениях с Мери, и что ты видишься с ней. Вейт-Манор с жадностью собирал всю эту клевету. Когда Мери родила, он долго рассматривал ребенка и с угрозами кричал, что он похож на тебя.
— На меня!
— Да. Не забывай, как тебя любила Мери. Ужасные подозрения овладели Годфреем и он отнял ребенка у матери. Бедная сестра поправилась и напрасно просила, умоляла, чтобы ей показали ребенка, так что она стала думать, будто он умер. Наконец, Годфрей явился к ней, Патерсон нес за ним колыбель. Она была счастлива!.. Но Годфрей грубо остановил ее и сказал:
