– Подарок, господин. Подарок от Кирицубо-сама, – объяснила служанка.
Блэкторн принял меч и засунул за пояс вместе с длинным мечом, тем самым, который подарил ему Торанага, – рукоятка была расщеплена и чуть не сломана – он ведь бил ею о засов. Он вспомнил, как Марико стояла спиной к двери. Потом ничего не мог вспомнить до того момента, как стоял над ней на коленях и смотрел, как она умирала. И снова провал – вот до этого момента…
– Простите, мы в главной башне? – спросил он начальника серых.
– Да, Андзин-сан. – Командир с почтением поклонился, невысокий и круглый, как обезьяна, но, пожалуй, более опасный.
– Почему я здесь?
Серый улыбнулся и вежливо перевел дыхание.
– Так приказал господин командующий.
– Но почему – здесь?
Самурай повторил, словно попугай:
– Так приказал господин командующий. Извините, вы меня понимаете?
– Да, благодарю вас, – устало ответил Блэкторн.
Когда его наконец привели в порядок, он почувствовал себя ужасно. Зеленый чай немного помог ему, потом слабость снова навалилась и его все-таки вырвало в блюдо, которое подставила служанка. Грудь и голова при каждом спазме пронзались горячими красными иголками…
– Извините, вот, пожалуйста, выпейте… – терпеливо предложил лекарь.
Он выпил еще этого варева, но оно не помогло. К этому времени рассвет уже разлился по всему небу. Слуги сделали ему знак и помогли выйти из большой комнаты. Охрана шла впереди, остальные – сзади. Так они спустились по лестнице и вышли во двор, где их ждали носилки с новой охраной. Он с удовольствием вошел в паланкин. По приказу командира серых носильщики подняли паланкин, и, сопровождаемые охраной, они присоединились к процессии из паланкинов, пеших самураев и дам, тянущейся по лабиринту улиц замка к выходу. Все были одеты в самое лучшее. Некоторые женщины – в кимоно темных тонов, с белыми шарфами на голове, другие – во всем белом, только шарфы цветные.
Блэкторн отдавал себе отчет в том, что за ним наблюдают. Он сделал вид, что не замечает этого, пытался выпрямить спину и придать лицу равнодушное выражение, молясь, чтобы его не настигла снова та же слабость и он не опозорился, но боли все усиливались…
Кортеж петлял в каменных лабиринтах крепости, вдоль тысяч самураев, вытянувшихся молчаливыми рядами. Никого не окликали, не требовали документов. Похоронная процессия проходила один пост за другим, не останавливаясь у опускных решеток и рвов с водой. Когда миновали ворота и оказались за основными укреплениями, Блэкторн вдруг заметил, что серые стали более бдительными, внимательно изучали всех, оказавшихся поблизости, старались держаться к нему вплотную. Он немного успокоился – вспомнил, что бросается в глаза. Наконец процессия пересекла открытый участок, прошла по мосту и поднялась к назначенному месту – на площадке, недалеко от берега реки. Площадка имела размеры триста на пятьсот шагов. В центре – яма в виде квадрата, со стороной пятнадцать шагов и глубиной пять, заполненная дровами. Над ямой устроена высокая крыша из циновок, покрытых белым шелком, кругом – стены из белых холстов, висящих на бамбуковых шестах; стены указывали точно на восток, север, запад и юг; в середине каждой стены – маленькие деревянные ворота.
И Блэкторн вдруг вспомнил недавнее…
– Ворота для того, чтобы душа могла проходить в них при полете на небо, – объяснила ему Марико в Хаконэ.
– Давай лучше поплаваем или поговорим о чем-нибудь более веселом.
– Вот и дай мне закончить – это как раз очень весело. Наши похороны очень важны для нас, так что вам следует все знать о них, Андзин-сан.
– Да, Марико. Но почему ворот четыре? Почему не одни?
– У души должен быть выбор. Это мудро. О, мы очень мудры… Я говорила тебе сегодня, что люблю тебя? – вдруг спросила она. – Мы очень мудрая нация и позволяем душе иметь выбор. Большинство душ выбирают южные ворота, Андзин-сан. Это важные ворота – там ставят столы с сухими фигами, свежими гранатами и другими фруктами, редисом и другими овощами и связками рисовой рассады, если это происходит в соответствующий сезон. И всегда миску свежеприготовленного риса, Андзин-сан, – это самое важное. Видите ли, душа, может быть, захочет поесть, перед тем как отправиться в путь…
– Что касается меня, положите жареного фазана или…
– Извините, ничего мясного, даже ничего рыбного… Мы серьезно относимся к таким вещам, Андзин-сан. На столе также должны быть маленькая жаровня с тлеющими углями из ценных пород деревьев и благовонные снадобья, дающие такой приятный запах… Я хочу, чтобы мои похороны были на рассвете… – искренне призналась она. – Я больше всего люблю рассвет… Ну и если бы это было можно, то осенью…
Он был тронут этими подробностями.
«Бедняжка… – Блэкторн почувствовал, как глаза его наполняются слезами. – Ты давно знала, что осени уже никогда не будет».
Его паланкин остановился на почетном месте – в переднем ряду, близко от центра, так близко, что видны были брызги воды на цветах. Все было так, как она говорила. Вокруг – сотни паланкинов, площадь заполнена тысячей самураев с женщинами, пришедшими пешком. Все стоят молча, без единого движения. Он узнал Исидо и рядом с ним – Осибу. На него никто не обращал внимания. Все сидели в своих роскошных паланкинах и смотрели на белые холщовые стены, колышущиеся от легкого ветерка. Кияма сидел рядом с Осибой, Дзатаки – около них, вместе с Ито. Закрытый паланкин Оноси – там же. Все окружены несколькими рядами охраны. На самураях Киямы – кресты, у Оноси – тоже.
Блэкторн оглянулся: а где же Ябу? Он не нашел его. Не было и коричневых. Вообще ни одного дружеского лица. Вдруг он заметил: Кияма, с каменным выражением лица, внимательно на него смотрит. Блэкторн невольно порадовался, что с ним охрана. Тем не менее он сделал легкий поклон. Каменный взгляд Киямы не изменился, на поклон он не ответил и тут же отвернулся. Блэкторну стало легче дышать.
Воздух разорвали звуки барабанов, колокольчиков и удары металла о металл – не в лад, очень резко. Все глаза обратились к самому большому крытому паланкину, который держали восемь синтоистских священников. В нем восседал высокий священник, похожий на изваяние Будды. Впереди и позади от его носилок еще несколько священников били в металлические барабаны. Вот к носилкам подходит целая процессия – сотни две буддийских монахов в оранжевых одеждах и столько же, нет, даже больше одетых в белое синтоистских жрецов. Вот и закрытые носилки с телом Марико – богато убранные, белоснежные. Тело тоже облачено во все белое, устроено в сидячем положении, со слегка склоненной головой. На лице безукоризненный грим, волосы тщательно уложены. Носильщики – десятеро коричневых. Перед носилками два священника раскидывают мелкие лепестки бумажных роз, которые тут же подхватываются и разносятся ветром, – символ эфемерности жизни. Позади два монаха несут две пики древками вперед: указание на то, что покойная – самурай и ее верность долгу так же сильна, как крепость стальных лезвий. За ними – четыре монаха с незажженными факелами. Сарудзи, ее сын, идет следом, лицо его так же бело, как и кимоно его покойной матери. Далее – Кирицубо и госпожа Садзуко, тоже все в белом, распущенные волосы повязаны кисейными платками. Волосы младшей спускаются до груди, у Кирицубо – еще ниже. За ними – небольшой промежуток, а дальше идут самураи Торанаги – те, что остались. Среди коричневых – раненые, многие хромают.
