– Но ведь после ванн у тебя наступает облегчение.
– Лучше бы не наступало, потому что возвращающийся зуд стократ бывает сильнее.
– Молись богам.
– Каким? Я всю жизнь смеялся над ними и грабил их кумирни, неужели они мне поверят! Впрочем, каждый день по сотне быков режут и без моего ведома на жертвенных столах по всей Кампании.
Сулла погладил по голове одну из девушек, крутившихся вокруг него на коленях.
– Я сгнил изнутри, я сгнил полностью, я уже почти превратился в ничто, но все равно для кого-то являюсь лакомством. Парадоксально устроен наш мир.
Лекарь только поклонился. Ему не хотелось, чтобы Сулла понял, что эта мысль не поражает особой философской глубиной образованного грека.
– Пойдемте, мои дорогие. Там, в тишине моей опочивальни, нам, видимо, будут дарованы несколько мгновений взаимного счастья.
Уже скрывшись с веранды, Сулла крикнул:
– Метробий, позови Росция и Сорика, пусть они тоже потрудятся, червяков во мне хватит на всех, – и весело захохотал.
Утром следующего дня все повторилось: освежающие бассейны, пьяные песни полупьяных кифаристок, унылые басни Росция. Между этими занятиями Сулла сидел в своем любимом кресле на веранде и, любуясь тем, как черноволосая девчонка обгладывает пальцы его левой ноги, диктовал двадцать вторую книгу своих «Воспоминаний».
– Послушай, Метробий, а ведь правда, такое впечатление, что меня уже нет.
– Я не понимаю, великий…
– Да ладно тебе. То, что меня не должно было быть, я давно уже понял и признал. Я жил поперек всех римских законов и установлений и сделал столько для укрепления Римского государства, что дух захватывает. Это ведь правда? Я плевал на славу римского оружия (в глубине души), а сумел закинуть римских орлов аж в горы Кавказа. Я презирал женщин и был любим ими, как никто.
Метробий, Росций, Сорик и еще несколько слуг тихо внимали, они прекрасно знали, что есть состояния, в которых опасно Сулле не только возражать, но даже соглашаться с ним.
– Но все это – сон. Стоит мне умереть, а это может случиться, судя по моему состоянию, то… – Тут он вскрикнул и пинком ноги отшвырнул пожирательницу червяков. – Что ты делаешь, ты слишком увлеклась, животное! Она добралась до самой кости. Ты берешь на себя функцию смерти. Тебя извиняет то, что ты об этом не подозреваешь. Но все равно, удушите ее, очень сильно болит палец, очень. В нем, оказывается, было еще столько жизни! А эта дикарка… Так на чем мы остановились? На том, что будет после того, как я умру. Хотелось бы подсмотреть, кто и как кинется делить мою славу и мое имущество. Мне кажется, лучше всех будет вести себя Помпей, хотя я и обошел его в завещании. Впрочем, что это был бы за подвиг, быть благородным по отношению к моему трупу, если бы за это было заплачено? Хуже всех поведет себя – кто бы вы думали?.. – Сулла обвел присутствующих взглядом. – Лепид. Конечно, Лепид. Я всегда его раздражал. Он меня ненавидел и поэтому угодничал. Не удивлюсь, если он потребует признать меня государственным преступником и лишить положенного по чину погребения. Вот попомните мои слова.
Росций вздохнул, он не мог не вздохнуть ввиду своей тучности. Ясный, как никогда, голубой взгляд Суллы обратился на него, и комик первый раз в жизни пожалел о том, что родился на свет.
– А ты меня будешь оплакивать, друг мой Росций? – Росций задыхался, сказать что-нибудь банальное значило сказать заведомую ложь. – Ну же, отвечай, будешь ли ты горевать, лишившись своего прогнившего друга?
– Я уже запас две меры пепла, чтобы посыпать голову на похоронах.
Шутка была третьего разбора, но Сулла засмеялся.
– Спасибо тебе, комик, ты должен был попытаться пошутить, несмотря на то, что штаны твои набиты дерьмом от страха.
Сулла отпил нового лилиевого лекарства, по совету коринфского грека. Ему удалось себя убедить, что это помогает. Вероятнее всего, помогало фалернское вино, входившее в большом количестве в состав зелья.
– Но знаете, что я вам скажу, возвращаясь мыслью к этой зубастой девчонке, что прогрызла мне палец до кости. Что смерть наступает не тогда, когда мы умираем, понимаете меня? Нет, пожалуй, потому что я говорю путано. Смерть приходит частями. Вот эти зубы, что вгрызлись в меня, это тоже смерть. Чиновник, который перестал бояться меня, зная, что я уже не встану с ложа, – это тоже смерть. Злые языки, свободно болтающие обо мне на форуме, – это тоже смерть. Моя, моя настоящая смерть. Ее первые, мелкие гонцы. Девчонку я удушил, и правильно сделал. Теперь, теперь я хочу ущипнуть смерть, слишком самонадеянную, слишком уверенную в конечном результате, врагиню мою, с другой стороны. Фронтон, мальчик мой.
Офицер выступил вперед.
– Возьми десяток солдат и поезжай немедленно в Путеолы. Там ты отыщи какого-нибудь негодяя… ну, есть же казнокрады, чиновники, взяточники. Привези такого, в ком явнее всего заметно ожидание моей смерти. Ты меня понял. Человека, который ждет, когда я окончательно сгнию, чтобы обмануть магистрат и присвоить себе какое-нибудь имущество.
Через каких-нибудь два часа на колени перед Суллой был брошен некто Граний, житель Путеол, основной должник казны. Рыжий, жирный, с бегающими, как всегда бывает в таких случаях, глазами.
– Ты Граний?
– Да, великий.
– Народ даровал мне наименование Счастливый. Не присваивай мне чужого. Или это у тебя такая привычка?
– Я не понимаю, что ты говоришь.
– Понимаешь. Ты присвоил четыре декады назад деньги на строительство ограды вокруг боен и не заложил еще ни одного камня.
– Но, Счастливый…
– Какой же я счастливый, если, умирая, оставляю после себя такую нечисть вместо народа.
– Я верну. Все деньги целы…
– Ты просто ждал, когда я подохну, чтобы потом распорядиться ими по своему усмотрению?
– Никогда, клянусь Юпитером-громовержцем, не было у меня таких мыслей!
Сулла помолчал.
– Я действительно скоро умру. От вина с лилиями у меня только обильное мочеиспускание, а червяков не становится меньше. Итак, я скоро умру. Противник мой непобедим, я это наконец осознал, хотя это было и неприятно. И даже чуть-чуть страшно. Но напоследок я нанесу ему маленький, но удар. Я убью одного его союзника.
– Кого? – не удержался Граний.
– Тебя. Тебя сейчас удушат.
– Как же так?! Без суда?! Я же…
По сигналу Фронтона два дюжих легионера подошли с боков в Гранию и набросили ему на шею веревку. Но рыжий не собирался сдаваться, он сделался красен, он орал, ползал и извивался на гладком полу. Он призывал богов в свидетели, укусил одного из легионеров за сандалию, его вырвало, он обмочился, но продолжал биться за свою жизнь.
