и ведро. Значит, они решили порыбачить и это хорошо. Новый охранник ушел вместе с ними, и это тоже очень хорошо. С его появлением всё усложнилось ещё больше. По его отношению к работе, вниманию к мелочам, пунктуальности и собранности было очевидно, что когда – то он служил в органах, а с такими ребятами шутки плохи. Теперь он успеет сделать всё, что так долго планировал, без суеты и спешки. Откладывать дальше уже нельзя.
Изначально заказ казался довольно простым. До этого он, принимая очередной заказ, никогда не сходился близко со своими будущими жертвами, в подробности их жизни не вникал и делал дело быстро и хладнокровно. Нынешняя же история была спланирована с долгосрочной перспективой. Он должен был некоторое время поработать в этом доме, осмотреться и решить вопрос так, чтобы смерть обоих стариков выглядела естественной.
Но вдруг появились эти двое, которых хозяину вздумалось взять под своё крыло. На вопрос изменится ли в связи с этим его гонорар, Рыжий ответил, что заказчик пообещал увеличить сумму вдвое. Его это устраивало, но исполнение опять пришлось отложить на неопределённый срок. А у него появилось время поразмыслить и стало ясно, что придать смерти всей семьи естественный вид не получится. В любом случае первым подозреваемым будет он, хотя, исполнив заказ, скорее всего будет приговорён так же, как и его жертвы. Интересно, кто будет исполнителем… Скорее всего, Рыжий постарается сделать это сам. Слишком уж он жаден до денег, чтобы отдать их кому – то другому. То, что он уже готов ради них на всё, читалось в его глазах при каждой встрече.
Всегда осторожный и подозрительный ювелир поверил в историю о трагической судьбе бывшего моряка, рассказанную кем – то из старых друзей. Возможно именно его угрюмый взгляд, пугающий и отталкивающий для всех остальных, вызвал в противоречивом характере ювелира сочувствие и доверие. Он проникся участием к его судьбе, решив, что между ними есть что – то общее и, не задавая лишних вопросов, взял на работу. Такое отношение к себе повар встретил впервые, и, скорее всего, именно поэтому постоянно находил причину отложить исполнение приговора.
Он постепенно навёл на кухне свой порядок и не терпел никакого вмешательства в свои дела. Никто особо ему и не возражал, поскольку готовил он хорошо, а больше от него ничего и не требовалось. Хозяин называл его Распутиным, все остальные просто Поваром, и его это устраивало. Оттягивая время, он неожиданно для себя прижился в этом доме, в котором его впервые признали мастером своего дела.
На старости лет в нём обнаружился талант кулинара. Готовить еду ему нравилось всегда. Каждый раз, когда у него появлялись деньги, он устраивал для себя праздник живота. Бывая в ресторанах, заказывал самые шикарные блюда, и не спеша их смакуя, запоминал или расспрашивал у официантов, как и из чего они готовились, а дома пробовал готовить их сам, и у него получалось.
Дома… Своего дома у него не было никогда. Кем были его родители, доподлинно он не знал. Одни говорили, что его матерью была молодая, незамужняя девушка, которая, едва родив, выбросила его в мусорный ящик, чтобы скрыть свой грех. Там его и подобрала нищенка Ульяна, рывшаяся в мусоре в поисках еды. Другие говорили, что Ульяна сама украла его из коляски, поставленной заболтавшейся нянькой в тени кустов, потому что тем, у кого на руках малыши, подают гораздо чаще. Вечно голодный, больной и сопливый, он долго выдавался за грудничка, и выжил, вопреки всему каким – то невероятным чудом. Своё первое имя «Лёпка синяя попка» он получил за то, что его седалище была вечно синим от щипков, которыми его потчевала «мамаша» чтобы он заплакал, когда надо было привлечь чьё – то внимание, либо, наоборот, замолчал.
Пинков, подзатыльников и колотушек, доставшихся на его долю, хватило бы на десятерых. Пороли его за всё, за то, что кусал нищенку за пустую грудь, которую она пыталась сунуть ему в рот, изображая кормящую мать. За то, что какая – то сердобольная тётенька, прежде чем подать милостыню, пыталась заглянуть в тряпьё, в которое он был завёрнут, а он, устав лежать в то время, когда ему хотелось бегать и прыгать, посылал её по известному адресу. В лучшем случае дело заканчивалось тем, что тётенька прятала кошелёк и убегала. В худшем она шла к ближайшему постовому милиционеру, и обоим, и «мамаше», и «грудничку», приходилось срочно удирать самим. А вечером его опять безжалостно пороли за утерянную выручку.
Лёвка не помнил, чтобы его кто – нибудь приласкал или пожалел, ни те, кто использовал его в своих целях, ни те, кто бросал для него монету мимоходом, не останавливаясь и отворачивая равнодушный взгляд в сторону. Жалость была слишком большой роскошью как для просящего, так и для подающего. Она, как и любое другое человеческое чувство, рождается в мышлении, а ненужные мысли мешают каждому делать своё дело.
Те, кто опустился на самое дно, ничего другого делать не умели, а может просто не хотели. Они существовали, довольствуясь копейками, остававшимися от кого – то неизвестного, сидевшего где – то на недосягаемой высоте и собиравшего с их унижения прибыль, словно обильный урожай с непаханого поля, только за то, что закрывал глаза на их промысел и прибыль эта стоила дороже жизни любого из тех, кто её приносил.
Прохожие тоже подавали не из жалости или желания облегчить чью – то участь, а в надежде, что им самим это зачтётся где – то наверху, и не задавались вопросом, как эти люди дошли до подобного состояния и почему бездействует тот, кто как раз и должен этим заниматься.
Когда Лёвка подрос и стал приносить больше вреда, чем пользы из – за своего строптивого, непоседливого характера, его продали домушникам. Его худоба и ловкость позволяли ему пролезать в любую форточку для того, чтобы открыть дверь изнутри и впустить в квартиру взрослых подельников. Это дело ему нравилось гораздо больше, чем сидеть на одном месте с побирушками. Теперь он мог свободно бегать по улице и дворам, изучая жизнь со всех доступных ему сторон, а не выглядывая сквозь щель в пеленках, прикрывавших его лицо.
Кормили его по чуть – чуть, чтобы не растолстел, лишь бы не умер с голода. Поэтому, залезая в окно квартиры, он сначала искал еду, а потом уже ценности, которые у него всё равно отбирались. Однажды он был настолько голоден, что, попав в квартиру и учуяв запах котлет, забыл о деле и поспешил на кухню, а его подельникам пришлось напоминать о
