самостоятельно паслись на пустыре вместе с нашими коровами, козами и лошадьми, а под вечер всё наше многочисленное хозяйство самостоятельно возвращалось домой на ночлег.
Нашу живность самостоятельности научила сестра Фёкла. Она и за хозяйственным двором смотрела вместе со своей группой монашек. Так у нас воцарился порядок.
Женский монастырь быстро преобразился. К нам в гости стали приходить люди. С певчим хором у меня было сложнее. Группу хороших голосов церковного хора подобрала очень быстро.
Вот только руководителя хора у меня не было. Кого только не перепробовала, ничего не получалось. Пел хор хорошо, но в остальном они были бездарные люди.
Возможно, что боялись ответственности перед прихожанами и перед господом Богом? Так было долго.
Прошло несколько изнурительных месяцев поиска руководителя церковного хора. Таких рядом не было.
— Мария Афанасьевна! Давайте попробую. — как-то предложила мне, дочь графа. — Может быть, у меня получится? Вы сами мне часто говорите, что у меня хороший голос и изящные пальцы рук, прямо к пианино подходят или дирижировать можно такими руками. Вот, давайте, начну дирижировать церковным хором. Мне хочется этому научиться от вас. Конечно, только с вашей помощью.
Мне было жалко хрупкую девушку, которая едва окрепла на горном воздухе. К тому же она дочь знатного человека. Что о ней и обо мне подумают прихожане?
Впрочем, будучи женой знатного графа, дирижировала церковным хором. Почему и дочери графа не попробовать? Может быть, у неё талант к этому есть? Но, всё равно, нужно согласие графа Кемеровского. Ведь это его дочь.
— Не против твоего дирижёрства. — ответила ей. — Но, ты сама должна посоветоваться с папой.
— Ладно, напишу папе домой письмо. — согласилась Люба. — Как только папа ответит, так вам сразу это скажу. Но мой папа, когда сюда приезжал, всегда говорил мне, что вам можно верить во всем, как своей маме. Ведь вы по возрасту годитесь мне в мамы. Так что всё будет у нас хорошо.
Через месяц Люба получила письмо, в котором говорилось то, что мне сказала Люба. Граф Кемеровский разрешил советоваться со мной, как с ним и с её мамой.
Так и Люба, начала репетицию руководства церковным хором. Научила Любу различать голоса и расставлять их так, чтобы у них была общая гармония звука.
Люба оказалась способной девушкой не только на уроках иностранного языка и этики, но, также дирижировать и руководить церковным хором. Месяц спустя Кемеровская Люба самостоятельно руководила хором в православном храме Владикавказа.
36. Опасная революция
Торжество наших душ было ни столь долгим, как нам этого хотелось. Мы жили на краю русской земли. Дальше нас только басурмане. С горцами отношения наладились, всё стало спокойно.
Никто никого не трогал. Здесь каждый человек занимался полезным трудом. Строили дома. Сажали деревья. Растили детей. До нас изредка доходили слухи, что в Европе идёт война.
Россия тоже втянута в бойню. Как патриоты своей Родине, мы также переживали за свою Россию. Ни дожидаясь рекрутских сборов, наши станичники стали основательно готовиться к войне с Кайзеровской Германией.
Закупили много оружия и пороху. Сами изготовили себе сабли и кинжалы. Нашили казачью форму. Выбрали из своих многочисленных лошадей самых лучших на войну с немцами.
Готовились отправить сводный отряд в Европу терских казаков на немецкий фронт. Но, вдруг, как снег на голову, пришло известие, что царь отрёкся от престола и вскоре его свергли.
Началась «опасная революция». Так её сразу охарактеризовал Гурей, а он всему знал меру и сразу мне сказал, что теперь с революцией начнутся самые страшные годы у нас всех.
Особенно у верующих людей и терских казаков. Мы не захотим отдать свою свободу. Нас будут порабощать. Гурей оказался прав. К власти пришли большевики.
Мы о них ничего не знали. Всюду на улицах города баррикады. По городу ходят незнакомые люди в кожаных куртках. На улицах Владикавказа появились лозунги, которые призывали разрушить старый мир и построить новый. Меня ужас как поражали такие призывы. Всюду нищета и разруха, а тут ещё призывать разрушить старый мир.
— «Где тогда мы будем жить, в промежутке между разрушенным старым миром и не построенным новым миром?» — думала сама. — «Может быть, вначале, надо нам построить новый мир, а после постепенно разрушить старый? В противном случае могут пострадать ни в чем не виновные люди»
Хотела было выдвинуть свой лозунг, но вокруг всё крушили и ломали. Никто никого не хотел слушать, лишь бы всё сломать. Новая власть похожа на всеобщий бандитизм, а не на революционный большевизм.
Толпы людей грабят богатых людей и ломают всё подряд. Добрались и до нашего женского монастыря. Вначале отобрали наше хозяйство, а затем явились большевики целым отрядом. Принялись выбрасывать наши вещи на улицу. Стали очищать от церковной заразы.
— Тут будет штаб продразвёрстки. — объявила беззубая большевичка с папиросой в зубах. — Так решил партийный совет и баста. Кто с нами не согласен, тот против нас. Поставим к стенке и расстреляем всех. Так что выбирайтесь из своей псарни сами по добру и по здоровью. Пока целые
Никто, конечно, из нас не мог выступить против вооружённого до зубов отряда красноармейцев. Хорошо, что послушалась братика Гурея и в самом начале опасной революции отвезла все свои личные вещи в Старый хутор, под надёжную охрану родни. Знала, что наши станичники никогда не дадут в обиду своих родных. С приходом опасной революции горцы и терские казаки объединились. Никто не хотел воевать за какую-то революцию. Все хотели жить мирно и свободно.
Когда к реке Белка подходили отряды белых или красных, то у моста выставляли совместный заслон от терских казаков и от горцев. Вели переговоры. Каждый раз уговаривали белых и красных не входить в станицу, чтобы не пролилась невинная людская кровь местных жителей.
Терские казаки и горцы стали жить, как единая семья. Переговоры старейшин родов с командирами красных и белых отрядов, помогали спасти станицу и Старый хутор с обеих сторон.
Но когда походы в нашу сторону участились. Казаки и горцы, разрушили большие мосты у реки. В верхней и в нижней переправе. Оставили лишь висячий
