может, зарыто в земле.
Поднял рацию и попросил связаться с полковником, командиром нашего батальона. Браун ответил с понятным раздражением в голосе — надо же, прямо посреди сражения его отвлекает какой-то там командир взвода. Поспешил реабилитироваться и отрапортовал о полученной информации, о возможном наличии химического оружия на дамбе.
— Вас понял, Банши. Лично передам эту информацию дивизии, — ответил полковник.
Наш рапорт приняли к сведению, отработали, но химического оружия так и не нашли.
Вглядываясь в дома справа от нас, увидел что-то заставившее меня остановиться. Большая часть батальона уже прошла по этому участку дороги, но все же никто не обратил внимания, что за одним из зданий припаркован иракский военный грузовик.
— Уинн, остановись, — попросил.
К дому направилась половина взвода. Морские пехотинцы, общаясь между собой знаками, разбились на три команды и подходили к дому с трех сторон. Как только напряжение, предвкушающее перестрелку, начало зашкаливать, входная дверь дома открылась и из нее посыпались дети.
Они кричали:
— Америка! Америка! Хорошо! Хорошо! Хорошо!
Мои морпехи опустили оружие.
Следом за детьми появился мужчина средних лет, одетый в западную одежду, с усами как у Саддама.
— Привет, ребята, — заговорил он на английском почти без акцента. Как будто отвечая на наши немые вопросы, он объяснил, что был английским профессором в Багдадском университете. Двенадцать детей, бегающих вокруг морских пехотинцев и корчащих им рожицы, были его детьми.
Он также сказал, что Республиканская гвардия приходила к нему домой вчера ночью с восемью зенитными установками в кузове грузовика «ЗИЛ», сделанного в России. Мужчина очень боялся, что американцы в процессе военных действий начнут все бомбить и разрушать его дом. Ответил, что больше по этому поводу ему переживать не надо.
Мы установили трофейный иракский знак «Стоп» в трехстах метрах вниз по автостраде, а рядом с ним, на большой картонной коробке, одной из тех, в которых был наш паек, Дэвис написал: «Поворачивайте назад» на арабском, конечно.
В первый раз за день вспомнил о пленнике в моем «Хаммере». Он лежал лицом вниз, руки были связаны за спиной. Над ним стоял Кристенсон.
— Перережь веревки, дай ему еды и воды, — сказал ему.
Кристенсон посмотрел так, как будто намереваюсь выпустить из клеток зоопарка бешеных львов, но веревки все-таки перерезал. Мужчина, скуля и потирая запястья, медленно встал. Он печально посмотрел на меня, его усы непроизвольно дергались, — наверное, что-то нервное. Протянул ему бутылку воды.
— Спасибо.
— Говоришь на английском? — удивился. Судя по его невзрачной внешности, решил, что он был солдатом.
— Немного, да. У меня сердце болит. — Он приложил руку к груди, и усы его снова завибрировал.
— Из какого ты рода войск?
— Я не солдат, — ответил он, сейчас его лицо было похоже на морду таксы.
— Тогда почему на тебе военная форма и почему ты стрелял в нас?
— Я всего лишь простой солдат из милиции Аль-Квидса. Не хочу в вас стрелять.
— Но ты стрелял в нас. Мы тебя почти убили.
— У меня пять дочерей. Партия Баас отобрала их у меня и приказала стрелять в американцев, иначе они бы убили девочек.
Не знал, верить ему или нет, но он задел струнку моей души. Парень по возрасту был как мой отец. Одежда грязная и порванная. Он выглядел таким же измученным, как и мы. Он боялся, что мы его убьем.
— Выпей эту воду и поешь.
Он смотрел на колени, потом наши глаза встретились.
— Делай то, что мы говорим, и ты не пострадаешь. Если попытаешься выхватить у кого-то оружие или убежать, мы тебя пристрелим. Не раздумывая. — Повернулся к Кристенсону, чтобы моргнуть и прошептать:
— Не стреляй в него.
Кристенсон кивнул; он буквально гипнотизировал нашего пленника своим суровым взглядом.
Лавелл повел свою команду прочесать пальмовую рощу. Она располагалась слишком близко к нашей позиции. Возвратившись, Лавелл сказал мне.
— Сэр, мне нужно вам кое-что показать, просто перейдите здесь дорогу, и вы увидите.
На поляне стояли два длинных трейлера. Они были покрашены в цвет пустыни, на крышах виднелись кондиционеры. Без окон, на дверях — висячие замки. Все, что мы видели в Ираке, было грязным и в городе забвения. Эти же трейлеры блестели. Знал, о чем думал Лавелл: он решил, что это мобильные лаборатории по разработке биологического оружия. Нас инструктировали по этому поводу, и трейлеры полностью подпадали под это описание.
— Возьмите свои кусачки и ЗОМП (защита от оружия массового поражения).
— Буду рапортовать начальству после вашего возвращения. Нужно знать, что находится внутри.
«Группа три» побежала к объекту, а мне в это время передавали новые сведения по передвижению батальона. Рота «Смерч» находилась в городе. «Хаос» подорвала, по крайней мере, один иракский танк «Т-2» с помощью одноразового противотанкового гранатомета «АТ-4» — немалым мастерством нужно обладать.
Уинн настроил радио на «Би-би-си». Мы слушали репортаж о том, что морские пехотинцы на глазах ликующей толпы снесли памятник Саддаму Хусе — на площади Фирдос.
— Что делать с пленником? — спросил Уинн, показывая головой в сторону «Хаммера», где пленник со счастливым видом ел круглый кекс из нашего индивидуального пайка. Кристенсон, кто бы сомневался, стоял рядом.
— Мы не можем оставить его здесь — несоблюдение Женевской конвенций. Придется взять его собой, — произнес, крутя указательным пальцем у виска. — Для всех, включая его, было бы легче, если бы мы дали ему еды и отпустили. Но есть правила, и нужно им подчиняться.
Группа Лавелла срезала замок первого трейлера и осторожно вошла внутрь. Вдоль стен располагался нержавеющий инвентарь и цифровые дисплеи. Почти все надписи были сделаны на арабском. Ребята думали, что сорвали большой куш… пока не начали открывать шкафчики и буфеты. Подносы, дежа тестомесильной машины, мерные ложечки. Мобильная лаборатория по разработке оружия оказалась кухней иракской армии. Мы дружно посмеялись.
Уже появились признаки заката, когда мимо нас проехала рота «Мародер», — морпехи активно махали захваченным флагом Республиканской гвардии.
Уинн задал мне вопрос, над ответом на который и сам в тот момент размышлял.
— Ты думаешь, если мы проедем мимо, они опять Откроют по нам огонь?
—
