беседовали. Словно отшельники старались просочиться к столице сквозь расстояние.
В Тулу мы прибыли через неделю. До опасной революции это был старинный красивейший город, в котором жили, в основном, мастеровые люди.
Здесь занимались изготовлением самоваров, оружия, часов, дорогих ювелирных украшений, кулинарией, швейным делом, сельским хозяйством и многими другими делами, которыми гордилась Россия на рынке товаров.
Тула всегда была чистым и уютным городом. Всюду городские парки и скверы. Места отдыха людей. Сюда приезжали торговые люди со всей огромной России.
Даже иностранцы в царское время бывали в этом граде. На этот раз нас встретил зашарпанный провинциальный город России. Всюду грязь и сточные ямы дерма.
Ободранные дома и поломанные деревья. Городские парки превращены в свалки мусора и в места пребывания бомжей, которых можно встретить в любой части большого города.
Всюду такая нищета, словно люди лишь этим и занимаются, что собирают милостыню с тех, кто ещё не опустился до такого состояния. Весь город, также как вся Россия, превратился в свалку.
— Маня! Покажи мне своё бывшее жилище. — попросил Гурей. — Никогда не видел, как жили очень богатые люди России. Мне вообще интересно, как жила раньше, моя сестрёнка Мария. Пригласи меня в гости к себе. Если, конечно, нас туда сейчас примут. Но всё равно хочется там побывать.
— Хорошо! Поедем. — согласилась, мне самой хотелось увидеть свой дом. — Тут совсем рядом.
Мы повернули с городской площади на соседнюю улицу, проехали на своей бричке один квартал и прямо через городской парк выехали на улицу, где раньше жила.
От великолепия нашего дома остались только каменные колонны у парадного входа.
Всё двухэтажное здание было ободрано, давно не было ремонта. Сразу видно, что у этого здания давно нет хорошего хозяина.
Сошла с брички. Осторожно вошла в обшарпанный дом. Наш когда-то великолепный зал был разделён на две части коридором, ведущим до лестницы на второй этаж.
По обеим сторонам коридора кое-как сбитые двери с номерами коммунальных квартир.
Здание всё совсем бесхозное, какое-то сборище нищих людей здесь живёт. У них, наверно, даже веника нет подмести в доме?
— Гражданочка! — услышала, командный голос за спиной. — Вы что это здесь всюду вынюхиваете?
— Это мой дом. Тут раньше жила. — случайно, вырвалось у меня. — Пришла обратно к себе домой.
Сразу поняла, что совершила большую глупость, сказав эти слова. Но слово, как выпорхнувшая птичка, обратно не вернёшь. Повернулась. За моей спиной стоял красноармейский патруль.
Они даже сами были ошарашены моими словами, так как никто из них не ожидал сейчас увидеть перед собой госпожу графиню Марию Лебедеву, в такой бедной крестьянской одежде, с узелком харчей у себя в руках. Сейчас, даже трудно поверить, что эта дама когда-то одевалась в шелка.
— Вот и хорошо, что мы встретились. — сказал командир патруля. — Пройдёмте с нами. Здесь близко.
Двое парней схватили мена за руки и в грубой форме вытолкали из дома на улицу. Там нас ждали ещё несколько человек, которые стащили с брички Гурея и рылись по нашим вещам.
Но там ничего ценного не было. Если только рясу митрополита Кавказского не посчитают за ценность.
— Оружия у них нет. — сказал красноармеец в рваных штанах. — Мы ошиблись! Отпустим их?
— Ничего не ошиблись. — ответил командир. — Это лазутчики империализма. Дама сама призналась.
Нас с Гуреем потащили силой в отделение красной милиции, которая находилась в здании бывшей жандармерии. Там, в этот момент, проходило какое-то общее собрание народа и милиции.
— Вот, лазутчиков империализма поймали. — сказал командир собранию, вталкивая нас в зал. — Сейчас мы придадим их рабоче-крестьянскому суду. Затем расстреляем, как предателей народа.
— Ишь, разогнался! — разозлилась на него. — Ты, сопливый щенок, в проекте не был, когда твоих родителей учила грамоте в этом городе. Твоих предков тоже вообще не было, когда мои предки осваивали свободные земли Кавказа для России. Если ты нас тронешь, то тебе придётся иметь дело с дерзким народом по имени терские казаки. Что касается графства, то оставила его ещё задолго до Октябрьской революции. В настоящий момент мы с братом едем в столицу по своим личным делам. Никакого преступления не делаем. Оружие тоже не имеем. У нас нет врагов среди народа.
Командир патрулей, молоденький паренёк, опешил и удивлёнными глазами смотрел на меня.
Он не ожидал такого напора с моей стороны. Отчаянно глотал воздух, он пытался что-то сказать.
— Вот бабка даёт! Молодец! — смеясь, воскликнул седой мужчина. — Нам бы таких людей в милицию.
Все присутствующие весело стали смеяться над пареньком, который разводил руками и молчал.
— Кто может сказать слово в защиту этой женщины? — спросил зал, председатель собрания.
— Она правду говорит. — выступил старик с руками, обожжёнными кислотой. — Эта женщина бывшая графиня Мария Афанасьевна Лебедева. Она с мужем Фёдором открыла школу словесности в городе в прошлом веке. В этой школе учились, в основном, дети бедняков.
Там учились и мои дети. Мария Афанасьевна долго руководила детским хором, в котором были все, кто имел голос и желание петь. У неё давно здесь пропали двое двойняшек, мальчик и девочка. Когда в 1912 году у неё умер сын и без вести пропал муж, Мария Афанасьевна уехала к себе на Кавказ. Преступлений она никаких не совершала. Больше десяти лет её не было тут. Эта женщина ни в чем не виновна.
Зал утонул в такой тишине, что было слышно, как воробей чирикает за окном. Все были поражены таким неожиданным поворотом в данной ситуации. Всматривалась в лицо своего спасителя и никак не могла вспомнить его.
Возможно, что это был бывший мастер из ювелирной мастерской моего мужа, так, как только там работали с кислотой, которой обожжены его руки?
Наверно, здесь в зале собрания были и другие горожане, которые хорошо знали меня, но боялись сказать правду в мою защиту? В это время в России была гражданская война. Подозревали всех подряд.
— Извините, Мария Афанасьевна. — нарушив тишину, обратился ко мне председатель собрания. — Может быть, вы что-то хотите сказать в свою защиту или обратиться с просьбой к собранию?
Вытерла рукавом набежавшие на глаза слезы.
