Через полчаса хозяин пригласил гостей во двор. Под навесом стояла арба с высокими бортами.
— Ложитесь! — сказал он коротко.
Юргенс и Раджими молча забрались в арбу и улеглись рядом на ее дно.
Имам самостоятельно, без посторонней помощи, стал накладывать на арбу снопы сухой люцерны, предназначенные для пограничной животноводческой фермы. Делал он это умело, без спешки.
Луна опустилась за горизонт. Бахрам-ходжа уселся на передок и тронул лошадей. Выехав из кишлака, он спустился в сухое русло горного потока, и копыта лошадей звонко зацокали по каменисто-песчаному дну.
Ехали сравнительно долго. На полпути кто-то остановил подводу и спросил Бахрам-ходжу, куда он держит путь; тот ответил, что везет корм на ферму. Встречный пожелал хорошего пути. Потом подвода стала, имам слез со своего места, и до слуха Юргенса и Раджими донеслись его удаляющиеся шаги.
Было тихо. Слышалось только всхрапывание отдыхающих лошадей да где-то в ночной дали щелкали перепела.
Минут через двадцать имам вернулся, сбросил несколько снопов на землю и тихо бросил:
— Вылезайте.
Без особых усилий Юргенс и Раджими выбрались из-под зеленого покрова, размялись, осмотрелись. Совсем близко смутно вырисовывались контуры хребта. Слева теплились едва приметные для глаза одинокие огоньки, слабый ветерок доносил приглушенное мычанье коров. Справа, метрах в ста, длинной темной полосой тянулась роща.
— Там ферма, — показал рукой влево имам, — а вам надо идти прямо вот этой тропой. Прямо и прямо… Тут полчаса ходу. Как перейдете неглубокий ручей, идите уже смело… Да поможет вам аллах!
Бахрам-ходжа уложил на подводу снопы, уселся сам и тронул лошадей. Ночная темень поглотила повозку.
Юргенс отвернул борт халата, сунул руку за пазуху и потрогал хрустящую бумагу.
Они стояли несколько секунд молча. Потом Раджими опустился на четвереньки, вгляделся в едва видимую тропку и поднялся.
— Пошли… — чуть слышно произнес он и резко махнул рукой.
Шли медленно, крадучись, стараясь не производить никакого шума. Раджими — впереди, Юргенс — сзади.
«Фр-рр…» — что-то вылетело из-под ног. Оба вздрогнули и замерли.
«Туртушка! Куропатка! — с облегчением подумал Раджими. — Это хороший признак… Но как она напугала!»
Тронулись дальше.
Полы халата цеплялись за кусты колючек, под ногами стали попадаться камни. Где-то близко журчал ручей. Тропка опустилась в неглубокий овраг, завиляла между кустами и вывела наверх. Огромные каменные глыбы встали на пути.
Раджими приостановился на мгновение, всматриваясь вперед, и зашагал уже смелее.
— Стой! Кто идет? — раздался из темноты голос. Тишина была ответом. Юргенс и Раджими, точно по команде, бросились на землю.
— Кто здесь? Выходи! — приказал кто-то требовательно справа.
Раджими, извиваясь, точно змея, ползком устремился назад, в овраг, по дну его. Юргенс едва поспевал за ним на четвереньках.
Бах! — полоснул выстрел и гулко отдался в ушах. — Бах!.. Бах!..
Сзади беглецов слышались сдержанные голоса. Юргенс обернулся — никого не видно.
«Бежать! Уйти!.. Темно — не найдут».
Впереди чернели контуры рощи. Там, и только там, спасение!
Вот и сухое русло. Теперь до рощи недалеко. И туг можно бежать уже не пригибаясь. Во рту пересохло. Дыхание вырывалось со свистом. Раджими бежал впереди, и Юргенс с трудом настиг его.
— Проклятье: Как могло получиться?.. Кому мы доверились? — прошептал он.
Снова раздались один за другим три выстрела, пули с визгом прошли поверху, и опять раздался требовательный и грозный окрик:
— Ложись! Не уйдете!
Юргенс вынул из кармана восьмизарядный «вальтер».
Нужно было передохнуть, отбиться и выиграть хотя бы одну-две минуты.
Мозг работал, несмотря на физическое изнеможение, четко и ясно. Юргенс прекрасно понимал, что мертвый он никому не нужен, что стреляют не по нем, а поверху, для острастки, что его хотят измотать, загнать и взять живым.
— Стой! — уже совсем близко раздался требовательный голос.
— Стой! — как эхо, отозвался другой.
Юргенс решился на крайнее средство: он дал подножку Раджими, сбил его с ног и укрылся за его телом.
— Что вы делаете? — с хрипом вырвалось у Раджими.
— Лежите! — приказал Юргенс и послал в темноту один за другим четыре выстрела.
В ответ раздался чей-то сдержанный смех. Юргенс выстрелил еще раз.
— За что вы губите меня? — взмолился Раджими и попытался вырваться из-под тяжелой руки Юргенса.
— Тише… — прошипел Юргенс. Раджими сделал попытку освободиться.
Юргенс скрипнул зубами и пустил шестую пулю в затылок Раджими. Тот вздрогнул и замер.
«Осталось два патрона», — подвел итог Юргенс.
Дышать стало легче. Он ползком стал пятиться назад и почувствовал под собой траву. Значит, совсем рядом роща. Он полз минуту… две… три по мягкой душистой траве. А когда ноги уперлись в кустарник, быстро вскочил на ноги. Вскочил — и точно врос в землю: перед ним стоял человек. Удар… «Вальтер» отлетел в сторону. Рука повисла, как плеть.
— Сюда, товарищ майор! — крикнул человек.
Подошли двое. Человек чиркнул спичкой, зажег папиросу. Юргенс вгляделся в его лицо.
Перед ним стоял Ожогин.
Минуло несколько лет…
Экспресс, оставив позади себя русские просторы и так похожие на них польские пейзажи, стремительно мчался на запад. Длинный шлейф из дыма и пара, то густочерный, то серый, волочился следом, стлался по крышам вагонов, залетал в окна и бесследно таял в синеве августовского дня.
— Одер! — громко сказал кто-то.
И все, кто сидел, лежал, читал, спал, потянулись к окнам.
Поезд пересекал границу Германской Демократической Республики.
Андрей и Алим — делегаты от московского студенчества на Всемирный фестиваль молодежи и студентов — тоже подошли к окну и всмотрелись. Вот она, Германия, та самая, откуда пришла страшная война, залившая кровью землю, опустошившая города, села, деревни… Друзья молчали, вспоминая тяжелые картины недавнего прошлого.
… В жаркий полдень поезд вошел в застекленную галерею Восточного берлинского вокзала и застыл у перрона. Заиграла музыка, долетел шум приветственных голосов.
Андрей и Алим, взволнованные, остановились у выхода. Выбраться из вагона было не так просто: перрон заполнили тысячи юношей и девушек. Они обнимали гостей, жали им руки, преподносили цветы.
