— Где же вы освоили ремесло фальшивомонетчика?
— На веку как на долгой ниве, — вздохнул Сильнейших. — Много у меня специальностей, окромя этой. Я и печать сработать могу, и по части подписей положиться на меня можно... Но это прошлое. Так сказать, шалость молодости. Я на этом деле давно крест поставил. Да вот дружки ростовские про меня вспомнили, разыскали... Вы не улыбайтесь. Я не по своей задумке фальшивые знаки делать начал. Да и не осилить мне все это одному. Ну, пусть клише я сделал, пусть пресс. А бумагу, а краски натуральные, где мне их тут взять. Нет, гражданин начальник, я вам адресочки дюже интересные дам. В городе Ростове и в городе Армавире... Уж коли меня изловили, возьмите и тех хлопчиков тоже.
Старуха Бузылева истово крестилась, глядя мимо Кравца на серую стену, где не висело ничего другого, кроме отрывного календаря.
— Господи, прости мя, дуру грешную. Господи, прости мя и помилуй...
Кравцу надоело слушать торопливые старческие причитания. Он укоризненно сказал:
— Гражданка Бузылева, вы не в церкви, а в государственном учреждении.
— Бога вспомнить нигде не лишне...
— Отвечайте, пожалуйста, на мой вопрос.
— Да, сыночек, был такой грех. Пришел Николай намедни пьяненький. Я одежду решила его почистить. Полезла в карман. А там пачка денег. Вот и взяла я одну бумажку. Пропади она пропадом!
Рапорт в Ростов был написан. Кравец промокнул чернила. Посмотрел на телефон. И, словно смутившись под его тоскливым, укоризненным взглядом, аппарат вдруг ожил, заголосив хрипловатым, дребезжащим звонком.
Да, да, да... Это была долгожданная Курганная. Растерянность и улыбка проступили на лице Кравца. Мягким, как растопленный воск, голосом он трижды повторил слово «спасибо». Опустил трубку. И обалдело уставился в распахнутое окно, где исподволь наступали прохладные васильковые сумерки.
Тумана не было. Но Кравец шагал по улице точно в тумане. Он даже прошел мимо больничного корпуса. И ему пришлось повернуть назад.
Через сестру он передал Чалому записку:
«Кузьма Самсонович!
А у меня родилась дочь. Вес — 4500. Выздоравливай активнее. Жду тебя очень. Кравец».
Сестра вернулась с ответом, написанным прямо на записке Кравца. Чалый писал левой рукой. И буквы получились такие, словно плясали от радости.
«Девчонка богатырь! Держи хвост пистолетом, начальник. С тебя причитается!»
Чалый остался Чалым... Но Кравцу было хорошо читать эти бесхитростные и, может, чуть грубоватые слова, потому что теперь он знал достоинства и недостатки своего помощника. И понимал, что в конечном счете главное, каков человек в трудном деле. Ведь разве не встречал Кравец на своем веку людей вежливых, тактичных, оставлявших по первому взгляду самое приятное впечатление? А пойдешь с таким на дело, где надо рискнуть, не струсить... и от всех его великолепных качеств останется только пшик. И оказывается на поверку тот человек ценным ничуть не более, чем фальшивый денежный знак.
Леонид СЛОВИН
Дебюты сержанта Денисова
ОДНОДНЕВНАЯ КОМАНДИРОВКА
— Сержант Денисов! — вполголоса сказал подполковник.
Денисов, сидевший в предпоследнем ряду, у окна, встал, одернул китель и, стараясь не спешить и не выказывать волнения, пошел меж рядами столов.
Была в скуластом рыжем подполковнике, руководителе семинара, какая-то внутренняя, скрытая сила, которую Денисов ничем не мог объяснить. Держал себя подполковник так же, как и другие преподаватели. Может, только шутил он реже других, и еще: даже когда отходил от своей темы, говорил обо всем серьезно и только самую суть.
— Даю вводную. Разыскивается вооруженный преступник, левша. Вы несете постовую службу в ночное время на улице. Навстречу вам движется прохожий, и вы принимаете решение проверить его документы. Действуйте!
Преподаватель сделал знак рукой, и маленький, юркий крепыш, сосед Денисова, выкатился на средину комнаты.
Денисов встретил «прохожего» под свисавшей с потолка лампой — так, чтобы самому оказаться в тени, предоставив освещенное место партнеру. Держался он левой стороны.
— Попрошу показать документы!
Задача не относилась к числу сложных: проверяя документы, нужно было следить за мелкими предметами, которые партнер быстро достает из карманов, и скороговоркой называть их классу, демонстрируя остроту и цепкость зрения. Кроме того, Денисов должен был в случае нападения суметь отразить его отрепетированным болевым приемом.
— Закончили! — в голосе подполковника прозвучал особый командирский шик. — Денисов, какие сигналы работник милиции подает свистком?
— Три основных сигнала...
Денисову нравились и преподаватель и занятия.
Здесь, в милиции, очень часто требовалось то, что в его прежней жизни считалось ненужным и даже несерьезным, — внимание к вещам, не имеющим на первый взгляд никакого к тебе отношения.
«Не смотри по сторонам!», «Не отвлекайся!», «Занимайся своим делом!» — все эти элементарные премудрости уважающего себя занятого человека ничего не значили для тех, кто готовил себя к работе в милиции. Напротив, здесь учили замечать и запоминать не десятки, а сотни всякого рода «ненужных» мелочей, потому что каждая из них могла в дальнейшем сыграть важную роль. И, вступая теперь в новый для себя мир, пока еще, правда, не уголовного розыска, как мечталось, а только постовой службы, Денисов чувствовал, что и сам невольно становится другим — более сдержанным, внимательным и дружелюбным по отношению к людям, которые теперь будут под его опекой.
— Хорошо, Денисов.
— Товарищ подполковник, пусть Денисов проверит мои документы! — Черкаев, один из «старичков» взвода — тех, кто пришел в милицию в зрелом возрасте, поднял руку.
Смуглый, словно только что с черноморского пляжа, Черкаев считался лучшим в классе после Денисова, был напорист, умен, безукоризненно исполнителен и словно рожден для того, чтобы командовать и подчиняться, хотя «на гражданке» пять лет проработал в таксомоторном парке, где особо строгих порядков не было.
— Разрешаю, — сказал подполковник.
И вот они встали друг перед другом — с виду узкоплечий и худощавый, но с крупными, привычными ко всякой тяжелой работе руками Денисов и плотный, но верткий Черкаев.
Черкаев быстро протянул свое удостоверение, верхняя часть которого была закрыта вложенной под слюдяную обложку запиской. Этого не положено было делать, но Денисов не мог тратить время на замечания: Черкаев показывал взводу содержимое своих карманов.
