Но я не стала писать о своей детской выходке Милисенте.
«…Его мачеха, дэйна Виктория, сейчас тоже здесь. Она овдовела четыре года назад, но по–прежнему поддерживает отношения с семьёй усопшего мужа. Слуги на вилле (не удивляйся, но за неимением достойной компании среди домочадцев баронессы, я коротко сошлась кое с кем из слуг), так вот, слуги считают Викторию единственным бескорыстным человеком в окружении дэйны Агаты. На состояние свекрови она не претендует, а навещает её, как все думают, лишь по доброте душевной. От мужа, как говорят, она тоже почти ничего не получила, и мне странно, на какие средства она живёт — нарядов и драгоценностей у неё вдоволь, и на бедную родственницу Виктория никак не похожа. Со мною она мила и приветлива. Я побаивалась, что, будучи женщиной привлекательной и следящей за собой, она попросит меня приготовить какие‑нибудь кремы или духи, но она с первых минут заявила, что никакими снадобьями не пользуется. Наверняка врёт… (зачёркнуто) …это не так: ей уже за тридцать, как я подсчитала, а выглядит она нашей с тобой ровесницей — вряд ли это возможно без целительских уловок. Но общения со мной, не имея надобности в зельях и снадобьях, она, тем не менее, не избегает, напротив — создаётся впечатление, что она желает со мной подружиться. А меня подобное желание отчего‑то настораживает. Не знаю, как и сказать, но Виктория не кажется мне искренней. Возможно, я всё себе придумала, и она просто ищет женского общества, ведь помимо дэйны баронессы на вилле одни лишь мужчины, но порой её компания меня тяготит. Но, как я уже писала, дэйна Агата в моих услугах не нуждается, и у меня нет никаких уважительных причин, чтобы отказаться от прогулок с Викторией по пляжу или поездки в город.
Кстати, о городе. Лазоревая Бухта — это и не город вовсе, каким мы его себе представляем, а скопление выстроенных вдоль морского побережья вилл, отделённых друг от друга обширными садами и парками. К примеру, ближайшие соседи дэйны Агаты живут в получасе ходьбы. Но есть тут и привычный городской центр: ратуша, Собор, театр, лавки и магазины, и несколько жилых кварталов, населённых в основном торговцами, ремесленниками и служащими. Там же, в центе, расположена и почта. И хотя почтальон бывает на вилле дэйны Агаты каждый день, привозит и забирает корреспонденцию, Виктория ездит за своими письмами лично, на двуколке, которой правит сама. Это немного странно, но поскольку она теперь берет с собой и меня, я только рада такому капризу — могу втайне ото всех отправлять тебе послания.
Вот и сейчас она ждёт, пока я соберусь. А потому буду заканчивать. Писать, как ты поняла, мне особо не о чем, жизнь моя тут неинтересна, но и беззаботна. Надеюсь, что таковой она и останется.
На этом прощаюсь.
Неизменно любящая тебя Лисанна».
Уже запечатав конверт, я поняла, как много ещё не написала. Например, про дом. В моей новой жизни окружённая зелёным садом вилла стала лучшим из всего случившегося. Жить тут — это мечта! Два этажа, просторные светлые комнаты, богатая библиотека, терраса, откуда можно любоваться дивными закатами. От заднего крыльца через сад вела мощённая гладким булыжником дорожка, упиравшаяся в небольшую калитку, открыв которую, попадаешь на длинную каменную лестницу, спускающуюся на пустынный пляж. Там, внизу, несколько удобных скамеек под высокими навесами, а чуть дальше — спрятанные от чужих глаз за деревянной оградой домики–купальни. Конечно, мало радости в панталонах и лифе влезть в тёплую мутную воду и поплескаться, опустившись на колени. Будь Милисента здесь, мы наверняка выбрались бы ночью из дома, как несколько раз сбегали из пансиона в Райнэ, и раздевшись догола, плавали бы прямо в море, словно мифические русалки, загребая руками серебро лунной дорожки. Об этом я тоже не написала, о том, как сильно скучаю по ней и по нашим дерзким вылазкам — сама я никогда не отважусь на что‑либо подобное…
Виктория ожидала меня у конюшен. Грум уже приготовил повозку, и впряжённая в лёгкую двуколку лошадка, серая в яблоках, нетерпеливо била копытом. Точно так же притопывала стоявшая рядом женщина, разве что не фыркала возмущённо.
— Заставить ждать мужчину на любовном свидании ещё позволительно для девушки, — бросила она при виде меня. — Но я‑то чем заслужила эти полчаса на солнцепёке?
Возможно тем, что слишком поздно предупредила меня о поездке?
Но я промолчала, подобрала подол и взобралась на сиденье. Виктория устроилась рядом и взяла поводья. Первые минуты пути, пока двуколка катила через прилегавший к вилле Солсети парк, женщина молчала, демонстрируя обиду, но поняв, что ни извиняться, ни оправдываться я не намерена, завела обычный, ничего не значащий разговор. Что‑то о модных нарядах, скандалах при дворе и возмутительном поведении Герберта вчера за ужином. Дэй пьяница так размахивал руками, что выбил поднос у разносившего жаркое слуги. Этот маленький инцидент, как по мне, не стоил внимания, но молоденькой вдовушке было безразлично, о чем говорить.
Впрочем, как я и писала подруге, не такая уж она молоденькая. Но из внешности этого никак не скажешь: чёрные волосы, алебастровая кожа, синие глаза в обрамлении пушистых ресниц и пухлые алые губы — яркая, даже броская красота без малейшего налёта прожитых лет. Стоило Виктории появиться в обществе, как к ней тут же устремлялись все взгляды, восторженные мужские и завистливые женские. Может, я потому и невзлюбила её и навязываемые ею прогулки, что смотрелась рядом с ней нелепым рыжим пугалом, снятым с крестьянского поля?
Вот и почтмейстер, когда мы приехали, встречал Викторию лучезарной улыбкой, даже не взглянув в мою сторону.
Никем не замечаемая, я опустила конверт в ящичек для писем.
После меня ожидал поход по лавкам, чашечка чая и бисквит в маленькой уютной чайной и визит к модистке, у которой пришлось скучать без малого час, пока с Виктории снимали мерки.
Зато по возвращении я наконец‑то была предоставлена сама себе. У обитателей виллы была странная для меня, но, похоже, обычная здесь, на юге, привычка: после обеда они расходились по комнатам отдохнуть, а то и поспать. Польза дневного сна в кругу целителей — вопрос спорный, и, как я знала, пока сошлись лишь в том, что он необходим детям до определённого возраста, но я за счёт этой традиции выигрывала несколько свободных часов. Обычно гуляла по саду или сидела на террасе с книгой.
Сегодня захотелось пройтись.
По пустынным, прекрасным в своей запущенности аллеям старого парка я дошла сначала до решётки, отделявшей владения Солсети от соседнего имения, а затем неспешно вернулась и, обогнув дом, направилась в сторону моря. На лестницу выходить не стала, пошла вдоль ограды, но сделав десяток шагов, остановилась, заметив какое‑то шевеление в кустах.
