— Так как, Прошин, не дашь Буланого?
— Нет, Володя, нет, дорогой, — улыбался начальник заставы.
— Ну хорошо… Было это, значит, ребята, в Брянских лесах… Говоришь, не дашь Буланого?
— Да нет же, Володенька!.. — ласково усмехнулся Прошин.
— Не дашь? Гм… стояла, значит, наша разведка в селе Смелиже. Я тогда еще разведчиком был. Да-а-а… и был недалеко партизанский аэродром, и каждую ночь самолеты с Большой земли к нам прилетали…
— Самолеты? Так при чем тут Конек-Горбунок? — не утерпел Прошин.
— Ты, брат, не торопись. Всему свое время. Тем более что сказка с моралью. — Дубиллер закурил сигарету. — Да… Сидим, значит, мы под Смелижем, готовимся к разведке километров на двести, а лошадь была у нас одна на всю группу — костлявая, старая, слабая, на один глаз слепая и ры-ыжая…
— Ну и рысак! — засмеялся Прошин. — А как под седлом ходила? Не пробовал?
Партизаны расхохотались.
— Не пробовал, — невозмутимо продолжал сосать сигарету Дубиллер. — А вот только невзлюбил коняку этого один из моих бойцов, Петька Самсонов. И решил он от Рыжика — так мы звали коня — отделаться. Дело было, ребята, конечно, не в том, чтобы бросить коня и оставить всю группу без транспорта. Нет! Самсонов решил где-нибудь обменять Рыжика на лошадь получше, как-никак, а без лошади нам нельзя. Сунулся было Петька в один партизанский отряд, да где уж там! На смех подняли! В другом отряде — там то же самое.
И решил тут Самсонов пойти на крайнее дело — украсть коня… То есть… м-м… не украсть. А, так сказать, заменить Рыжика. И что бы вы думали сделал Самсонов?
Выехал он под вечер на аэродром. Там партизаны уже третью ночь самолет поджидали. Нелетная все была погода. Как только наступит вечер, съезжались туда из разных отрядов десятки подвод. Ездовые — сразу же в землянку греться: кто его знает, сколько придется на морозе самолет ожидать, а подводы, прибывшие за грузом, рядами так и стояли, как на ярмарке, — разные кони, разные сани. Среди этих-то коней и решил Самсонов подобрать себе одного по вкусу. Отговаривал я его — слышать не хочет! «Нам, — говорит, — дальний путь предстоит. Разведка важная, лошадь нужна хорошая, и нечего тут агитировать».
Приехал Петька на аэродром, поставил Рыжика с краю и пошел выбирать себе новую лошадь. Но по дороге, пока доехал до аэродрома, замерз — мороз был крещенский. «Дай-ка, — подумал Петька, — зайду в землянку погреться, а потом коня выберу — и сразу в лес». Так и сделал. Обогрелся и пошел «на операцию».
Выбрав коня, сразу же умчался в Смелиж. И вот ночью чувствую, в избе воздухом вдруг холодным потянуло, кто-то дверь будто открыл. Чиркнул я спичкой — Петька Самсонов.
Дубиллер сделал большие глаза и с таинственным видом приложил палец к губам. Слушатели, затаив дыхание, не спускали с него глаз.
— Подсел ко мне Самсонов, — продолжал шепотом Дубиллер, — запыхался, тяжело так, знаете, дышит и говорит:
«Володька, удалась операция! Такого коня привел, что в два дня на нем до Берлина доскачешь! На ловца и зверь бежит… Обогрелся я в аэродромной землянке, выхожу и вижу — стоят трое саней, а в крайних запряжен конь — не конь, картина! Высокий, стройные ноги, глаза — как звезды горят, уши — как свечи стоят, из ноздрей — пар столбом валит, — ну прямо конь-богатырь! Оставил я там нашу калеку костлявую, сам на «Конька-Горбунка» — и домой!
— Никто не заметил? — тревожно спросил я.
— Никто. Доехал спокойно… А ход у него, у Конька-Горбунка! За полчаса с аэродрома добрался.
— Не может быть!
— Точно! Сейчас припрятал его. Под сломанным дубом поставил. Закрыл кругом ветками, соломой всего забросал. Утром увидишь. Ох, и конь же, Володя! — Самсонов никак не мог успокоиться.
— Короче, ребята, — сказал Дубиллер, — всю ночь мне снился конь-огонь: глаза, как звезды, горят, уши, как свечи, стоят, из ноздрей пар столбом валит? А на нем Петька Самсонов за фрицем гонится…
Чуть рассвело, повел меня Петька коня показывать. Раскидал он ветки, сбросил солому, глянули мы: подмигивая правым глазом, будто насмехаясь, под дубом стоял… кто бы вы думали?.. Наш собственный Рыжик!
Второпях, зимней ночью, впотьмах да в спешке, Петька Самсонов ошибся: украл нашего же Рыжика!
Слова рассказчика потонули в общем хохоте.
— Ну а мораль, мораль-то какая? — допытывался Прошин.
— Мораль? — когда чуть стихло, сказал Дубиллер с улыбкой. — Мораль такая: не зевай! Пока ты, Прошин, сказку слушал, мой лучший минер Лебедев Колька на твоем Буланом в штаб ускакал…
— Что?!
Прошин как бы слинял лицом, кинулся к двери. Вдогонку ему неслись взрывы смеха.
— Ну и Володя! Ай да молодец! — покатывались от смеха разведчики. — Ну и сказку же ты хорошую придумал!
Дубиллер смеялся вместе с ними. А вечером, в разгар боя, на подступах к селу Красная Вуля он и его товарищи минировали дорогу под самым носом у подошедших фашистских танков. И вновь впереди, на самых ответственных участках боя, был парень с московских Филей, коммунист Владимир Дубиллер.
Ранней весной 1944 года соединение сумских партизанских отрядов, которое к тому времени стало называться Первой Украинской партизанской дивизией, действовало на территории Польши.
Днем и ночью на помощь потрепанным фашистским армиям шли через Польшу эшелоны с живой силой и техникой. Помешать гитлеровцам восполнить огромные потери, а следовательно, помочь нашей армии в освобождении от захватчиков советской земли, было главной задачей партизан. Вот почему ковпаковцы в своем польском рейде развернули подрывную работу главным образом на коммуникациях противника, в особенности на железной дороге.
На этой магистрали был переброшен через шоссе большой железнодорожный мост. Как объект для диверсии, этот мост был особенно заманчивым: при взрыве ферма моста, рухнув, перекрыла бы и шоссе, и, таким образом, одним ударом были бы выведены из строя две важные гитлеровские коммуникации — железная дорога и шоссе. Но мост усиленно и бдительно охранялся. Поэтому партизаны не называли его иначе, как «злой» мост.
Трое суток в незамерзающем болоте сидела группа наших разведчиков, изучая обстановку в районе моста и наблюдая за фашистской охраной. Один из разведчиков засек время смены постов на мосту и возле казармы, где находилась основная группа охраны. Два других партизана следили за кухней врага, выясняя, когда немцы обедают.
Картина складывалась такая.
Как только наступал вечер, все до одного, немцы были на «боевом взводе»: лежали за пулеметами, патрулировали большими группами на подходах к мосту, пускали осветительные ракеты. Ожидая ночного, как обычно, нападения партизан, фашисты с вечера и до утра берегли мост как зеницу ока.
