Как только наступал вечер, все до одного, немцы были на «боевом взводе»: лежали за пулеметами, патрулировали большими группами на подходах к мосту, пускали осветительные ракеты. Ожидая ночного, как обычно, нападения партизан, фашисты с вечера и до утра берегли мост как зеницу ока.
Днем бдительность гитлеровцев ослабевала. Предполагая, что партизан можно ждать только ночью, немцы днем, плотно пообедав, ложились на отдых после нервной беспокойной ночи. У казармы в эти часы оставался вместо двух один часовой.
Именно это обстоятельство и предложил использовать разведчик Василий Кашицкий: нужно ударить по мосту не ночью, когда немцы ждут нападения, а днем, сразу же после обеда. Этот план, казалось, был единственно приемлемым, но осуществить и его было невероятно сложно. Дело в том, что подходы к мосту были открытыми — кругом равнина, присыпанная снегом, немцами местность просматривалась далеко во все стороны. Уже за несколько сот метров до моста немцы обнаружили бы партизан и из пулеметов уничтожили бы их. И тогда был принят несколько другой план.
В три часа дня двадцать семь партизан, переодетых в немецкие шинели и пилотки, каждый с автоматом и гранатами у пояса, в открытую подходили по дороге к мосту. Шли обычным шагом — автоматы за спиной, кое-кто дымит сигаретой. Впереди — обер-ефрейтор в сильно сдвинутой пилотке и с автоматом на шее.
Ходивший у казармы гитлеровец, увидев подходивших, остановился, вскинул автомат, но тут же опустил его: посчитал, что идут свои. Он продолжал безмятежно расхаживать вдоль казармы. Но, когда партизаны подошли к нему совсем близко, вдруг что-то словно толкнуло его, он обернулся и… выронил автомат.
Звать на помощь было уже слишком поздно! И пока диверсанты, отрезав от моста основную группу охраны, забрасывали казарму гранатами, на мосту с уверенной неторопливостью работали наши минеры: заложили под ферму взрывчатку, вставили капсюль и подожгли бикфордов шнур. Через несколько минут ферма моста рухнула, перекрыв шоссе.
В тех местах мне с группой товарищей пришлось побывать через шестнадцать лет.
В Варшаве нам дали машину (помню, был какой-то польский праздник), и к вечеру мы подъезжали к большому красивому селу, утопавшему в зелени. Оно стояло в пяти километрах от «злого» моста. Впрочем, теперь этот мост, восстановленный после войны, «злым» уже не был, он «работал» на народное хозяйство.
Встретили нас с большим радушием. Завязался разговор, пошли воспоминания о боевых делах советских и польских людей в годы войны.
Познакомили меня со старым поляком — коренным жителем этих мест. Говорил по-русски он неплохо — в годы первой мировой войны прожил несколько лет на Украине. Он был взволнован, узнав о том, что видит одного из тех партизан — советских людей, которым в годы войны удалось взорвать «злой» мост. По его словам, удар, который нанесли ковпаковцы захватчикам, уничтожив этот объект, нашел широкий отклик в Польше.
— Несколько месяцев в наших краях только и говорили о том, как советские партизаны помогают нам, полякам, бороться против Гитлера. Если бы вы знали, как воодушевил нас, поляков, ваш удар по оккупантам на этой железной дороге, какую он придал нам силу в борьбе…
За окошком давно уже сигналил шофер: пора было возвращаться в Варшаву.
Распрощавшись с семьей старика, я вышел к машине. Хозяин проводил нас. И когда мы с ним, расставаясь, крепко жали друг другу руки, он спросил:
— Да-а… Чуть не забыл. Скажите, пожалуйста, кто был тот герой-командир, который тогда в форме немецкого обер-ефрейтора вел ваших бойцов на мост громить охрану? Жив ли он после войны?
— Да! — ответил я. — Жив и здоров! Это один из героев большой операции по разгрому флотилии немецких военных судов в первом рейде Ковпака, лихой партизанский командир батальона и старший лейтенант нашей армии, пришедший к партизанам из окружения, коммунист Степан Ефремов. Сейчас он проживает в городе Лихославле Калининской области.
Бой под селом Жукли был стремительным и жарким. Бесшумно сняв часовых, мы налетели на группу немцев и отряд полицаев. Через двадцать минут все было кончено.
Уже светало, когда наша чекистская группа втянулась в Холмянский лес. Часа через три ходьбы мы наткнулись на небольшую высотку, поросшую елями. Там, среди кустарников, мы обнаружили несколько заброшенных, полузавалившихся землянок. На этой высотке мы решили разбить свой маленький лагерь и передневать. Выдвинув на полтораста-двести метров посты, мы легли отдыхать после тяжелой бессонной ночи.
Комиссару не спалось. Припекало солнце, назойливо жужжали комары, проникая сквозь щели в плащ-палатке, вспоминалась военная Москва, откуда он так недавно был заброшен в тыл врага. Сняв телогрейку, повесив на плечо автомат, он решил обойти посты.
В лагере тишина. Улегшись как попало, в самых разных позах, крепко спят бойцы. Только птицы поют, да ветер иногда прошумит в вершинах елей.
Комиссар углубился в лес. Пройдя заросли кустарника, он вышел на лесную тропу, поднялся на взгорок, осмотрелся и… увидел гитлеровских солдат, окружавших лагерь. Незаметно приближались они к нашей высотке, обойдя ее с той стороны, откуда мы их никак не ждали. Как потом выяснилось, начальник районной полиции, уроженец этих мест, выследил нашу группу и провел немцев к лагерю скрытой в зарослях тропинкой.
Немцы тоже заметили комиссара.
— Стой! — крикнул начальник полиции. — Стой! Руки вверх!
Под дулами наведенных на него винтовок и автоматов комиссар быстро поднял руки: правую, чтобы метнуть в немцев гранату, левую — дать выстрел из пистолета — поднять тревогу, предупредить товарищей…
Я проснулся от залпа винтовочных выстрелов, автоматной стрельбы и криков наступавших на нас карателей. Мы заняли круговую оборону. Командир группы, Евгений Мирковский, с пятью бойцами ударил по оккупантам с тыла, обрушив на них огонь автоматов и гранат. Комиссар бил из-за ствола старой ели короткими прицельными очередями. Рядом яростно сражались товарищи.
Через несколько минут с карателями было покончено.
Отвага и находчивость комиссара спасли нашу группу. Всего несколько мгновений было в его распоряжении!..
Бывший партизанский комиссар Юрий Михайлович Бруслов здравствует и ныне, живет в Москве.
Кто из партизан Ковпака не знал, да и сейчас не вспоминает с теплой улыбкой отважного разведчика, весельчака и балагура Гришу Дорофеева! До войны он работал в цирке. Именно это обстоятельство сыграло важную роль в истории, которую я хочу рассказать.
