Поднимался туман, утонуло за деревьями солнце, металлическим блеском отливала влажная гладь папоротника. С неумолчным шорохом падали листья, сбивая на своем пути еще и еще, и казалось, что из лесных луж навстречу им тоже летят листья; Валька сидел на бетонной опоре высоковольтной мачты, присел всего на минуту, а башмаки уже завалены листвой почти по шнурки.
Он встал, зябко передернул плечами. Триста метров до другой мачты. Триста — обратно… Дальше, по обе стороны, тянулись участки соседей. Дубинин сказал, что слева дежурят курсанты, а справа, ближе к станции, — железнодорожники.
Темнело быстро, как всегда бывает в лесу. Только что можно было различить стволы и ветки деревьев — и ближних, и в глубине, — а теперь все слилось в две сплошные стены. Потом тьма подступила еще ближе, выйдя из–за деревьев.
Валька оказался будто в каком–то бесконечном темном коридоре. Вот разве потолка не было. Среди окружающего мрака просека угадывалась по более светлому небу, как бы по серой дороге, схваченной по бокам зубчатыми макушками сосен. Иногда лениво проползет по небу далекий луч прожектора, исчезнет — и станет еще темней.
Сначала Валька напряженно прислушивался, часто кружился на месте и водил винтовкой из стороны в сторону, не снимая пальца со спускового крючка. Стоять еще было ничего. Когда спина прижата к железной ферме мачты, чувствуешь себя как–то уверенней. А вот когда повернешься, спина деревенеет, словно голая. Так и кажется, что сзади бесшумно крадутся. Следят за каждым твоим движением и выжидают момент: не спеша, чтобы ударить наверняка, ночь–то долгая.
Интересно, а другим на посту страшно? Или это просто ему с непривычки? Говорят, ко всему можно привыкнуть. А может, такой привычки и не бывает? Разве к такому привыкнешь?.. Трус он, конечно. Когда драка, всегда трусил, хоть и лез. Из самолюбия и чтоб не говорили потом… С оружием, понятно, еще ничего. В случае чего, винтовка выручит. Приказ: «Стрелять в каждого, кто не остановится!»
А вот взглянуть потом на диверсанта, когда убьешь, сможет ли он?.. Или еще хуже — ранишь, а тот всю ночь стонать будет. Неужели тогда придется делать вид, что никого нет, что все по–прежнему, а человек весь в крови и умирает… Вдруг окажется, и не фашист, а забрел кто–нибудь из своих случайно да и не расслышал — мало ли что! Ты ему: «Стой!», а он прет — тогда как?.. Это лишь кажется, что легко выстрелить. Пусть даже и во врага. Так вроде бы просто: нажал на спуск — был человек, и нету… А на самом деле… И его самого тоже могут! Фашисты раздумывать не станут. Они этому обученные. Родную мать зарежут. И задание у них, рассуждать долго не станут. Тут кто кого!
Ствол винтовки был холодный и мокрый от росы. «Стрелять в каждого, кто не остановится после предупреждения, — говорил Дубинин. — Если подойду я… Ты какую песню любишь?.. «Каховку»? Хорошо, спою тебе. Узнаешь».
Внезапно неподалеку явственно зашелестела листва. Снова и снова. Словно шел кто–то. И даже не пытался этого скрыть. Шел прямо на него. Неумолимо и нахально.
Валька лихорадочно завертел головой. Будто был он не один здесь на посту и можно было крикнуть, позвать кого–то… Но никого не было. Он был один. Надеяться надо только на себя. Он невольно попятился, вскинув винтовку.
Волков, говорят, сейчас развелось тьма. И сразу на мгновение отлегло. «Эх, если бы и вправду волк!.. А если нет? Лучше я не буду спрашивать: «Кто идет?» Как увижу, что тот будет делать, сразу шарах — и конец!»
Валька быстро оглянулся. Так и мерещилось, что сзади кто–то большой и черный замахнулся и вот–вот вгонит нож между лопатками. Даже плечи свело. Черта с два тут увидишь… Крикнуть?
Шорохи внезапно стихли. Потрескивая, гудели где–то там высоко над головой провода, и чуть слышно шуршала от ветра высокая трава.
— «Каховка, Каховка, родная винтовка…»
— Это вы? — обрадованно выдохнул Валька.
— Я, — отозвался Дубинин. Появилась расплывчатая фигура. Дубинин присел на полуразобранную поленницу у мачты.
— Страшновато у тебя здесь…
— Подумаешь!
— Не ври…
— Вообще–то боязно, — сконфуженно признался Валька.
— Бывает. Куришь?
— Нет.
— Молодец. А я закурю. Мальчишка, понимаешь, из пятого «Б» на фронт сбежал. Уехал. Черт его! — Дубинин закурил. — Видали его у состава с танками… Ну, я пойду. Скоро светать будет. Еще не долго осталось.
Он шагнул в сторону и исчез.
Вальке сразу стало как–то веселей и спокойней, и, может, поэтому он не заметил, как начало светать. От леса пахнуло пронизывающей сыростью. Чтобы согреться, Валька начал выполнять упражнения с винтовкой — благо никто не видит. Он неистово колол штыком и крушил прикладом воображаемого врага.
Внезапно за его спиной кто–то тихонько засмеялся.
— Стой! Кто идет? — Валька отпрыгнул в кустарник и поспешно клацнул затвором.
У мачты преспокойно стоял Гапон. В своем сером длинном пальто, окутанный сизым туманом, он был похож на привидение.
— Ты… чего? — озадаченно спросил Валька.
Гапон не спеша уселся на поленницу, вытащил из–за пазухи банку тушенки и открыл ее самодельным ножом.
— Проведать надумал, скукота… Ешь, флотская! Валька сглотнул слюну и нерешительно протянул руку.
— А ты?
— Хэ! — Гапон постучал себя по животу. — Я еще с кило хлеба слопал! Дай винтовку подержать.
— Нельзя. Заряженная.
— Не видал я заряженных! Дай, а? Ну?
— Только смотри… — предупредил Валька. — На секунду. Гапон взял винтовку. Повертел ее, погладил ложе и приложил приклад к плечу.
Раздался выстрел. Гапон и Валька вздрогнули. Это был не очень далекий, одиночный выстрел. Но растерявшийся Мишка как–то сразу не понял, он даже от неожиданности в ствол заглянул.
— Слыхал? — опомнившись, спросил он.
Валька вырвал винтовку.
…В это утро на своем посту был тяжело ранен на просеке часовой–курсант. Но мачту не взорвали — вероятно, побоялись, а возможно, и не диверсанты орудовали, а дезертиры, — так и не узнали. Да и попробуй узнай. Лес…
Жилец сразу пришелся Гапону по душе, еще с того дня первого знакомства. Теперь они вместе каждый вечер ужинали, пили кипяток с сахарином и долго разговаривали про житье–бытье и дела на фронте. Дядя Коля раздобыл где–то чугунную лапу и подрабатывал по сапожному делу. Ходил по дворам и чинил обувь. Выходило грубо, но зато крепко. «Зубами не оторвешь, — любил он повторять. — До победы хватит!»
Мишка собирал ему по свалкам всякую рухлядь: в клочья изодранные ботинки, куски резины и дырявые протекторы — из них можно набойки вырезать.
