— Всё. Сладкого больше нет. Всё обменено.
Девочки, пожав плечами, ушли, а Фиона растерянно спросила:
— На что обменено?
В ответ на её вопрос Адония, насторожённо оглянувшись, вынула из кармашка и вложила в ладони подруги вспыхнувшую алым ленту для волос — широкую, длинную.
— Ой, какое чудо! — прошептала Фиона. — Спасибо. Как раз к моим волосам. У меня в сундуке лежит лента, только синяя…
— Забудь про то, что было у тебя в сундуке, — грубовато сказала Адония. — Бригитта забирает всё, у всех и всегда. Ничего своего ты больше никогда не увидишь.
— Но почему… — начал было Фиона, но договорить не успела.
— Так! — послышался громкий голос одной из служек. — Перед обедом у вас ещё один урок. Все — в учебную залу!
— Догоняй! — вскакивая, сказала Фионе Адония, выхватывая из рук и запихивая ей в карман ленту. — Я займу тебе местечко за третьим столом. Пошепчемся!
Воспитанницы серыми безликими стайками входили в залу и устраивались за тремя длинными, от стены до стены, столами. Адония, заняв два места за дальним, нетерпеливо привставала, высматривая подружку. Фиона вошла последней — ив сером помещении вдруг вспыхнул яркий солнечный луч. Волосы новенькой были собраны и подвязаны алой шёлковой лентой.
— Что это такое? — вдруг взвизгнула послушница, вытягивая дрожащий палец.
— Это лента, госпожа! — испуганно проговорила Фиона.
— Сестра Ксаверия! — завопила послушница, надрывая связки. — Сестра Ксаверия!
Громко топая, принеслась обладательница бородавки. Лицо её заранее было грозным но, когда Ксаверия увидела алый бант, оно стало просто багровым от злости.
— Ах ты, несчастная! — прошипела служка-смотрительница и, резко дёргая, под треск рвущихся волос, содрала ленту.
— Она новенькая, — робко пискнул кто-то из воспитанниц, — она не знала…
— Только поэтому, — тяжело дыша, проговорила Ксаверия, — я не доложу донне Бригитте. Быстро за стол!
Глотая слёзы, Фиона прошла и села рядом с Адонией. Та, крепко обняв её, целовала, гладила по рассыпавшимся волосам и горестно, жарко шептала:
— Ну что же ты?! Это же надо прятать, прятать, прятать!!
— Я… не… зна… ла… — давясь рыданиями, вытолкнула из себя Фиона.
— Дурочка ты моя! Да все же знают! Даже самые маленькие малышки!
— Я… ду… мала…
— Тихо там! — прикрикнула послушница. — Там, за третьим столом! Плакать тише!
Вдруг впереди, приподнявшись, неуклюже поклонилась одна из воспитанниц и спросила:
— Матушка, можно я для новенькой воды принесу? Она и утихнет.
Послушница молча кивнула. Воспитанница вышла из залы.
— Крестьянка стала вдруг добренькой, — прошептала Адония. — С чего бы это?
После урока и выяснилось — с чего.
С грустным лицом, сложив ручки, подошла к Адонии та, у кого выменяли ленту, и скорбно проговорила:
— Пастила вся пропала.
— Как это — пропала?
— Исчезла.
— Где была?
— Под матрасом. Всё остальное лежит, а пастилы нет.
— Та-ак, — зловеще протянула Адония. — Если бы нашла Ксаверия, то забрала бы всё. А исчезла только одна пастила. Девочки! Ты, ты и ты. Ну-ка, идите со мной.
Сопровождаемая небольшой свитой, Адония подошла к Оресте, взяв за подбородок, подняла лицо, взглянула.
— Чего надо? — недружелюбно пробормотала Ореста.
— Пастила пропала. Сама отдашь? Тебя с урока одну отпускали.
— И не брала, и не видела. Обыщи, если хочешь.
— А ну-ка, ложись на кровать! — толкнула Оресту Адония.
— Зачем это?
— Сама ляжешь? — угрожающе спросила Адония.
Ореста, на полголовы выше и вдвое тяжелее противницы, послушно села, а потом прилегла на своей постели. Адония, склонившись к её лицу, быстро и хищно, как зверёк, обнюхала его.
— Пахнет! — убеждённо заявила она, выпрямляясь. — Пастилу сожрала, а запах-то остался!
После этого, деловито склоняясь, Оресту обнюхали все представители свиты. Согласно покивали головами: «да, пахнет».
— Вдвое будешь должна, — твёрдо заявила Адония. — Или возместишь, или отслужишь. Понятно? Иначе спокойно жить здесь больше тебе не придётся.
Ночью две подружки лежали рядом. Фионе уступили соседнюю кровать — отчасти из сочувствия, отчасти повинуясь просьбе-приказу Адонии. Фиона тихо плакала.
— Да, — шептала ей, придвинувшись к самому краю кровати, Адония. — Если б знать, что так выйдет — лучше бы самим съесть.
— Что же, — всхлипывая, спросила Фиона, — здесь не бывает ничего сладкого?
— Нет. Никогда.
— И ленту мне уже не вернут?
— Лежи тихо, — прошептала Адония. — Сестра Люция, кажется, опять уйдёт к себе. Да, уходит.
— Куда «к себе»?
— В свою комнату, конечно. У сестёр у каждой своя комнатка. Кровати у них с занавесками, и половички на полу. И шкафчик есть, и комод, и столик.
— Ты что же, была?
— Нет, конечно. Из коридора видела. Нас иногда посылают в их коридор какую-нибудь сестру позвать, мы и зовём — из коридора. А двери в их комнатах настежь раскрыты, даже ночью: Бригитта распорядилась. Ты слушай. Сёстры по очереди спят вместе с нами. Вон там, у двери, для них место. Но Люция иногда дождётся, когда мы уснём, и уходит к себе. Я видела. Рано утром возвращается — как будто всю ночь здесь спала. Вот и сегодня ушла, и, кажется, всё будет прекрасно.
— Что будет прекрасно?
— Да всё, подружка. Я в твоей беде виновата, я её и исправлю. Ты спи.
Прошёл час. Фиона в полудрёме видела, как Адония вдруг неслышно встала, натянула и подвязала чулки, надела своё серое платье и, неслышно ступая, прошла между кроватями к выходу.
Неизвестно, сколько прошло времени, когда Фиона почувствовала, что её тормошат.
— Тсс! — прижала палец к губам Адония. — Вот твоя лента!
— Откуда? — торопливо протирая кулачком глаза, изумилась Фиона.
— Из кельи Ксаверии, откуда ж ещё.
— Ты была там?! Ночью?!
— Ну, была. Не велико дело.
— Темно! Страшно!
— В коридорах горят фонари. В комнатах светят лампадки. Ксаверия храпит так, что никаких шагов и не слышно.
— Как же ты ленту нашла?
— Она и не прятала. Сделала себе из неё закладку для книги. На столе была книга и какие-то письма. Я их все перепутала, книгу закрыла, а чернила из чернильницы вылила ей в башмак.
— Ой, что будет?
— Да ничего. Глупая она, что ли, чтобы кому-то рассказывать?
Однако умом Ксаверия не отличалась.
Утром всех воспитанниц заперли в спальной зале. Не выпустили даже умыться. Притихший пансион был наполнен предощущеньем беды.
