автоматически становится виноватым в глазах общественности. Позиция обороняющегося выгоднее уж тем, что остальные скорее заступятся за него, а если и не заступятся – то хотя бы больше поддержат.
А в том, что он в случае нужды одолеет Космодана, Энзирис давно не сомневался. Несколько десятилетий он осторожно присматривался ко всем сальванцам, оценивал их могущество и на что каждый из них способен в бою. Некоторые опасения у него вызывали только владыка смерти Савроморт и древний Цидзуй – с остальными, Энзирис был уверен, он справится. Ну, может, еще Кефринекс окажется трудным противником.
Не то чтобы Энзирис планировал проредить пантеон. Просто с одной стороны он был честолюбив, а с другой – видел, что его недолюбливают. Устранить причины, по которым его недолюбливают, он был не в состоянии, да и не хотел. Поэтому заранее готовился к тому, что однажды его захотят поставить на место – и придет время снова пролить божью кровь.
И он предпочел бы, чтобы это стал именно Космодан. Энзирис давно выяснил, что его отец – не самый старый бог Сальвана и даже не из числа его основателей. По очередности он был в пантеоне только Шестым, и однако сейчас его возглавляет.
Значит, первенство не так уж важно – куда важнее могущество… и, видимо, умение себя поставить. Энзирис сомневался, что Космодан – сильнейший бог Сальвана.
Скорее он просто оказался самым удобным. И пробивным. Он хотел это место – а другие ничего не имели против. А те, кто все же был… что ж, видимо, им пришлось уступить.
Интересно. Энзирис знал, что борьба за место верховного божества пантеона скорее имеет характер негласных договоренностей и подковерных интриг. Никаких прямых столкновений… и уж конечно никаких битв.
Ну разве это дело? В конечном счете, Космодан – его отец. Кому, как не сыну, бросать ему вызов?
Энзирис улыбнулся этой мысли. Он стоял на балконе Сидерополида, взирал на синеющий внизу океан Марекса и предавался думам.
Космодан не вызывал в нем подлинно сыновних чувств, как нетрудно догадаться. Скорее даже злил. Энзирис появился на свет случайно, потому что сладострастный божок сумел соблазнить его мать… совсем юную и невинную. Он наверняка знал о существовании Энзириса, но не принимал никакого участия в его судьбе. Даже незримого, опосредованного.
Конечно, Энзирис в этом и не нуждался… почти. Просто его тошнило от лицемерных порядков, заведенных в этом доме. После богорождения он перестал быть титаном, но титанова гордость осталась с ним. Она говорила ему теперь, что он – бог войны.
И если Космодан или кто иной против жребия Энзириса, то станет очередной его жертвой.
- Хотите остановить меня – придется сделать это силой, - стиснул пальцы в кулак бог войны.
Неизбежное случилось на шестьдесят втором году. Для смертных шестьдесят два года – срок немалый, иные из них к этому времени уже умирают от старости, и даже целая их империя за такой срок может подняться, достичь зенита и рухнуть. Но богам казалось, что Энзирис только вчера появился среди них, что буквально только что воздвигся на одном из облац угрюмый Сидерополид. Так казалось и самому Энзирису – бессмертные почти не замечают хода времени.
Началось все с очередного пира в Оргримусе. Они там идут почти непрерывно, эти буйные вечеринки, потому что избранники Энзириса – народ в массе своей незамысловатый, и такие же предпочитает развлечения. Эйнхерии звенели кружками, горланили, рассказывали байки, дулись в карты, мерились силой.
Энзирис, будучи богом демократичным, вел себя с подданными по-свойски. Сидел в самой гуще, пил все то же самое, ржал над веселыми историями и не отказывал никому, кто желал испытать себя в драке. На любом оружии – от кулаков до плазмомечей.
Конечно, победить не удавалось никому. Энзирис крошил всех, как капусту. Стены уже стали липки от крови, а вокруг выросли горы трупов. Самые старые уже понемногу приходили в себя и медленно отползали, чтобы нормально ожить где-нибудь в сторонке.
- Да есть ли кто на свете, кто тебя одолеет, чиф?! – гаркнул Эдменгус, при жизни бывший сержантом космического спецназа.
- Раньше – были, - спокойно ответил Энзирис. – Когда я был молод и неопытен. Сейчас – никто.
- А боги?! – выкрикнул Орро, эйнхерий из мира бесконечных подземелий. – Другие боги, володыка?!
- Никто, - повторил Энзирис. – Даже если мне выколют глаза и сломают одну руку.
- Ну это ты уже привираешь! – выкрикнул Арганд, этот огромный толстый весельчак. – Ты хвастливый кусок дзиррака, командир!
Небесные воители дружно грохнули, и стены задрожали от раскатистого хохота, и громче всех ржал сам Арганд. Сам Энзирис тоже самодовольно улыбался, хлеща божественную сому, но пьяный не столько от нее, сколько от побед.
Он ведь не использовал в этих дружеских поединках божественную силу. Как бы временно о ней забывал, сражался с эйнхериями на равных, словно и сам такой же эйнхерий. Однако неизменно побеждал, хотя против него выходили сплошь герои, великие воители, славные рыцари и безжалостные рубаки. Они уж точно ему не поддавались – никто здесь так себя не опозорит.
А значит, Энзирис имеет полное право зваться сильнейшим.
Но другие боги… эйнхерии частенько обсуждали, всем ли в пантеоне их главнокомандующий может навалять, и если не всем – то кому не сможет, а если всем – то насколько быстро и легко? Эти дискуссии случались чуть ли не каждый день, эйнхерии спорили с небывалой горячностью, приводили самые разные аргументы, а когда те заканчивались – переходили к драке.
Энзирис обычно в эти перебранки не встревал, позволяя подданным решать столь важные вопросы самостоятельно. Однако сегодня он то ли чуть больше обычного выпил, то ли просто был в особенно драчливом настроении. Сегодня Энзирис не ограничился тем, что вслух провозгласил свою способность свернуть шею кому угодно. Он что-то обмыслил, опрокинул еще чашу блаженной сомы, сожрал запеченную целиком кабанью тушу и гаркнул:
- Подъем, воины! Что-то мы засиделись, мхом скоро покроемся!
Оргримус по сути – громадный пиршественный зал. Его облаце парит неподалеку от Сидерополида, вместе с ним вращается вокруг Облачной Вершины, но другие облаца сюда подлетают
